В противном случае – если бы он отдал конкретный и однозначный приказ, причем не важно какой именно – участвовать в похоронах, или же нет, это неминуемо привело бы потом, когда ситуация таким, или иным способом устаканится, к разброду, шатанию и расшатыванию внутренних скреп Серого Цеха. Если бы Эргюст приказал всем участвовать даже не в самих похоронах, а только лишь в их организации, и при этом были бы новые жертвы среди сотрудников, то оставшиеся в живых непременно заявили бы, что они всегда были против такого решения и лишь категорический приказ начальника Цеха погнал их на бойню.
А если бы он приказал на лигу не приближаться к Зеленой площади, то нашлись бы такие, что стали бы шептаться у него за спиной, что хотели проводить товарищей в последний путь и лишь трусливый приказ руководства лишил их этой возможности. Так что Эргюст поступил единственным, возможным для себя, в данной ситуации, способом – даровал всем свободу воли. Как говорится – каждый пьет свое какао.
– Грач фуфло никогда не гнал… – покривил губы Мельник, – сукой не был. Но… – Он обвел хмурым взглядом высокое собрание, присутствующее за столом, и высказал вслух то, что у каждого было на душе: – Время наступило смутное. Любой может кинуть… – От этих слов будто бы порыв ледяного ветра пронесся над столом. Зябко всем стало, мурашки по спине пробежали, и неизвестно, что бы еще произошло с организмами собрвышихся, продлись такое состояние подольше, но тут раздался бесстрастный голос Старика:
– Не отвлекайся. Давай ближе к делу. – И от этих простых слов, всех отпустило. Компания снова задышала.
– Я позырить решил, чтобы нищие не кинули. В первую склянку пробрался в дом Старого Пня, – продолжил Мельник и вновь собравшиеся высказали ему свое молчаливое одобрение. Дом Старого Пня – отставного сотрудника Серого Цеха, отошедшего от дел по старости и слабости здоровья, идеально подходил для наблюдения за трактиром «У трех повешенных». С эркера второго этажа открывался прекрасный вид как на сам трактир, так и на телеги, а можно даже сказать – катафалки, с телами павших соратников.
Кстати говоря, Старый Пень был еще одним редким человеком, чье погоняло изменилось со временем. Обычно, кличка, которую получал бакарский мафиози, сопровождала его от «рождения» – когда он вступал в ряды этой замечательной организации, и до могилы. А со Старым Пнем получилось иначе. Изначально он звался просто Пнем из-за общей корявости фигуры и лица. Лучшего идентификатора подобрать для него было невозможно. Однако, время шло и его воздействие на Пня привело к тому, что при упоминании его имени многие товарищи стали добавлять прилагательное «старый» – уж больно Пень стал походить именно на старый, трухлявый пень. И с какого-то момента, точно назвать который никто бы не смог, Пень превратился в Старого Пня.
– Я как раз зыкал на голову Змея, – продолжил свой рассказ Мельник. При этих словах Эргюст поморщился. Все сотрудники Серого Цеха – и бригадиры и рядовые бойцы, знали, что Старик не любит блатной жаргон. Он сам по фене не ботал и терпеть не мог, когда в его присутствии это делали другие, тем более «офицеры». Использование Мельником арго могло быть следствием двух причин. Первая состояла в том, что последние события настолько расшатали строгую дисциплину в Сером Цехе, что бригадир счел для себя возможным положить с прибором на лингвистические пристрастия и предубеждения своего непосредственного руководителя и изъясняться в удобной для себя манере, без оглядки на авторитеты. Вторая – в том, что из-за нервных перегрузок он просто-напросто позабыл про табу. Такое бывает – сильный стресс произвольно стирает из памяти информацию и Мельник забыл, что любит, а чего не любит начальник Серого Цеха. В любом случае все это было не очень хорошо и Эргюст нахмурился. Нахмуриться – нахмурился, но промолчал, а Мельник продолжил, как ни в чем не бывало: – Когда он появился. – Насчет того, кто именно появился, у собравшихся за столом вопросов не было. Вопрос был в другом – имел ли Мельник в виду, употребив термин «появился», именно то обстоятельство, которое страшило всех, знавших Змея, до нервного тика, или же что-то другое.