Выбрать главу

Сон продолжался наяву…

Однако в яви он требовал не созерцания и согласия, а действий.

Так как диалог между Иваном и Нардитом вёлся на русском языке, то все, за исключением Джордана и Жулдаса, могли слышать и воспринимать сказанное, но не суть его.

– Ваня, – дон Севильяк придвинулся ближе, стараясь потеснить Джордана, а тот упирался, как мог. – Что он от тебя хочет?

Лицо Нардита, полностью повёрнутое к Ивану, едва заметно дрогнуло, от него отслоилась прозрачная тень, по видимому образ лица в анфас, повернувшийся к дону Севильяку. По крайней мере, так показалось Ивану, хотя Нардит продолжал смотреть всё так же в упор на него самого. Значит, Нардит обладал многоликостью, вот почему ходоки утверждают, что даже стоя перед ним с противоположной стороны, затылка не увидать, а только лицо Нардита.

– Он от меня хочет того же самого, что и вы. Дела! Дела, о котором я не имею никакого представления, – раздосадовано отозвался Иван, не отрывая взгляда от туманящихся глаз Нардита. Со сказанным выпустил воздух, распиравший грудь, оттого следом сказал уже сдержаннее, кивая на трясущихся мивакуков: – Этим нужна помощь. А какая…

– Так спроси у них, – высунулся из-за спины Арно. – Ты же знаешь их язык.

– Знаю, не знаю… Конечно, не знаю, но… говорю вот. Скоро челюсть выверну наизнанку.

Впрочем, Ивану пускаться в объяснения о неожиданном даре непосредственного вступления в общение с мивакуками без предварительной подготовки лингвама не хотелось, да он и не смог бы этого сделать, так как речь его и понимание речи незнакомцев как будто произносилась и понималась им помимо него. Думал по-русски и слова старался произносить по-русски, но выплёскивал из себя звуки, совершенно не похожие на те, которые хотел произвести. Некое мычание с активной артикуляцией.

Арно трудности произношения не волновали.

– Чем мы можем им помочь?

Иван почти повторил его слова, обратившись к мивакуку, но по-своему:

– Чем и как я могу вам помочь?

– Скоро сюда придут другие, чтобы убить нас и покорить Время.

«Ничего себе!» – озадаченно потер щёку Иван и ощутил покалывание жёсткой щетины.

– Но почему они хотят вас убить?

Если отбросить некоторые неясные для усвоения не то междометия, не то обычные подсобные звуки, Иван услышал и воспринял примерно следующее:

– Мы не даём своим существованием убить Время и дать возможность прийти на его место хырхоро. Само хырхоро с нами справиться не может, но у него есть в мирах слуги, которых оно сотворило. Их много, они идут по нашим следам во времени. Здесь для нас последняя грань, за которой мы не можем появиться в этом мире. И они могут нас убить, тогда вместо Времени настанет хырхоро.

«Бред какой-то», – билось и не находило в рассудке Ивана места хоть какое-то спасительное мнение об услышанном. Мнение, чтобы воспринимать ответ мивакука за реальность, даже несмотря на недавнее сновидение, в котором, по сути, уже всё это случилось. Но тогда всё, как в плохом мистическом фильме: воины света, то есть Времени, противостоят воинам тьмы со стороны хырхоро.

Может быть, и, наоборот, по поводу света и тьмы.

А это уж точно бред!..

Или, как иногда говорят и пишут, – это суровая правда действительности!..

Последнее же чревато выполнением каких-то действий, движений, принятия решений, а к чему они приведут – не известно.

Нардит тихо и незаметно для всех покинул поле встречи: был, и – нет его. Но прежде чем исчезнуть он глухо сказал, глядя в лицо Ивану:

– Берегись себя в хырхоро!

– Что это значит?

Но Нардита уже не было рядом с ним.

Зато его предупреждение заставило Ивана насторожиться. Почему он должен бояться самого себя, да ещё в хырхоро? Он сумеет проникнуть в него и нечто совершить с самим собой? Или оно само каким-то образом войдёт в него… с той же целью? И тогда Время, лишившись его, помощника и защитника, не сможет противостоять хырхоро?

Иван почувствовал, как чьи-то холодные руки охватили его плечи, а снизу вдоль по спине пахнуло морозным ветерком. Он поёжился, повёл плечами, стряхнул наваждение, но полностью избавиться от засевшего в сознании гвоздём предупреждения Нардита не смог…

Мивакуки трясли свои тела, их группа из десятка особей напоминала всплески импульсов при записывании звуков музыки на экране осциллографа. Ритма никакого в этой пляске тел не наблюдалось, но вызывали ненужные Ивану ассоциации, от которых трудно было избавиться. Избавиться, чтобы переключиться на другое, более насущное, о чём надо думать уже по-настоящему.