– Нет, КЕРГИШЕТ.
Иван надул щёки, попыхтел.
– Не страшно. Нам идти здесь недалеко. А теперь – вот что. Хочу всех предупредить, поскольку не успел этого сделать из-за суматохи. Так вот, поменьше рассказывайте о себе, когда мы туда придём… Стоп, ребята! – ударил себя по лбу Иван в отчаянии. К тому же он обратился к ходокам, назвав их «ребятами», как привык обращаться к монтажникам, людям практически одного с ним возраста. Он даже не задумался, что эти «ребята» по срокам жизни годятся ему в пращуры. Но он сказал и не заметил усмешек, поскольку его взволновало иное. – Как же я не подумал об этом раньше? Ведь вы не все знаете английский, а тот, который знаете либо безнадёжно устарел, либо далеко разошёлся с языком этой струи потока времени. Во всяком случае, трудности в общении у нас возникнут сразу.
– Ну, между нами-то они не возникнут, – возразил Арно.
– Между нами, да, – сказал Жулдас. – Я вот французский знаю хорошо, а английский – так себе. Так как я буду там с ними, с местными, говорить? На пальцах?
– Это моё упущение, – покорил себя Иван. – Честно скажу, о такой детали я даже не задумывался, подбирая вас в команду.
– Не подбирая, – поправил Арно, – а выбирая.
– Кого как, – сказал Иван и искоса посмотрел на Шилему, – Некоторых под давлением. Какой уж тут выбор? Но что случилось, то случилось. Не будем кулаками после драки махать. Надо подумать, как себя там вести, если не знаешь языка.
Дону Севильяку высказывание Ивана показалось забавным. Он расцвёл улыбкой. Зато обеспокоился Джордан.
– Как ты считаешь, КЕРГИШЕТ, я смогу с ними говорить? Ведь, наверное, с трудом?
– Вполне, без труда, – успокоил его Иван. – Арго, как ты?
– Я однажды лет двадцать вращался среди англоязычных. Но это были буры, с юга Африки… Англичане нас понимали, конечно, но не всегда.
– Понятно. Дон Севильяк?
– Я лучше там помолчу. Мне нравиться Средиземноморье. Поэтому мне близки латынь, древнегреческий, итальянский…
– Ясно. Шилема?
– Чепуха всё это, КЕРГИШЕТ! Мне кажется, там сейчас столпотворение. В Англии, тем более двадцать первого века, кто только ни живёт и на каком только языке ни говорит. Ирландцы, шотландцы, жители Уэльса – аборигены, но со своим языком были всегда. Но кроме них там проживают выходцы из ста стран всего света.
– Ха! – восхищённо гаркнул дон Севильяк. – Она хорошо и правильно сказала.
– Так оно, наверное, и есть, – кивнул Иван, вспомнив, что бойцы отряда Эдварда были не все чистокровными англосаксами, примером тому мог быть Берут, явный индус. Да и другие – темнокожие, славянского типа… – Но они, – сказал он, – всё-таки говорят по-английски.
– Ну и пусть! А мы будем говорить между собой на языке ходоков или по-русски, если хочешь, – предложила Шилема. Поправилась: – Хотя я его и не знаю. Пусть думают, что мы из какой-то секты… Ну подумай, КЕРГИШЕТ, кто там сейчас будет разбираться? Сам посуди! Да и все мы! До того ли им? Достаточно того, что КЕРГИШЕТ приведёт к стражам порядка боеспособную группу. Что им ещё надо? Так они и бросились выяснять, кто мы есть на самом деле и почему некоторые из нас не говорят на их языке!
Доводы Шилемы показались Ивану и остальным ходокам разумными. Однако как-то всё-таки надо было объяснить Эдварду, почему в его команде некоторые не знают официального языка своей страны или, вернее, страны, в которой они, якобы, проживают?
– Ты не позабыл о Хиркусе? – напомнил Арно. – А он английский должен знать. Знаком. Был накоротке, рассказывал, с самим Шекспиром
– Не забыл! – отмахнулся Иван.
Арно обратился к нему как раз тогда, когда у него стало складываться какая-то отговорка перед Эдвардом. Но Арно сбил его, и он теперь никак не мог вспомнить, что именно только что придумал.
Его резкий ответ вызвал у Арно нездоровую реакцию.
– Я понимаю, что он тебе не нравится. И всё потому, что не всегда согласен с тобой. Тогда не надо было его брать с собой. А сейчас тогда не надо…
Слова Арно задели самолюбие Ивана, царапнули по самому сердцу. При других обстоятельствах он, может быть, пропустил бы их мимо ушей.
Но он только что пробил всю эту компанию ходоков в будущее.
Затем столкнулся с пренебрежением к нему и его усилиям со стороны этого болтуна, показывающего, где надо и не надо, своё паршивое «я», – Хиркусом.
Следом – осознание своего упущения о языке общения.
И к довершению ко всему, ещё нежданно-негаданно прямое посягательство на его моральные устои, для которых законы дружбы святы, а взятые им в команду ходоков, становились его друзьями.