— …что Пояс с веками не связан…
— С какими веками?
— По твоим представлениям, ты говорил, Пояс имеет временную ширину.
— Да, на дороге времени Пояс для меня имеет протяжённость в несколько веков.
— Так вот, нет там никаких веков. Пояс, его место во времени — это миг… И это правда. Но есть правда и в том, что он бесконечен. Подожди возражать, Ваня, послушай меня… Пояс представляет собой математическую… Как тебе сказать? Ты же из двадцатого века, а надо говорить о математике двадцать второго. К тому же ты не математик. Так? Тогда я скажу иначе. Пояс представляет собой некую грань, время вблизи которой искривлено и с разных сторон этой грани имеет полярные знаки. До неё — Прибой. Это как бы обратный ход времени, а после неё — течёт нормальное время… — Напель выжидательно посмотрела на Ивана. — Ваня, мне никак тебе не объяснить того, чего ты, извини, понять не можешь в силу…
— Куда уж мне, — перебил её ходок, но не с обидой, а с иронией. — Обыкновенная функция тангенса. У нуля она уходит в бесконечность. Одна половинка вверх, другая вниз. В той же полярности. А?
— Ну-у, — она задумалась. — Похоже, может быть, но все аналогии подобного рода так далеки… — Она досадливо пошевелила тонкими пальчиками руки, чуть отведя её в сторону. — далеки от оригинала, что я даже не знаю…
— А мне это важно знать?
— Вообще-то, нет.
— Так зачем ты мне всё это объясняешь? Давай не будем забивать головы тем, чего ни сказать, ни понять не можем. Но тогда что же получается? Пояс непроходим?
Напель несколько раз качнула головой.
— Непроходим, да. Но только для людей Прибоя. Однако мы уверены…
— Кто мы? — насторожился Иван.
Она глянула на него исподлобья.
— Ты думаешь, нам двоим всё это под силу? Нет, конечно. Но о других потом. Так вот, мы думаем, что для тебя Пояс не непреодолимая преграда. Возможность воздействия на тебя кривизны времени велика только в реальном мире, поскольку там, где ты ходишь, в поле ходьбы, по твоему определению, по всей видимости, время имеет либо другую структуру, либо ты передвигаешься вообще не в том времени, на которое воздействует Пояс.
— Ого! Что же тогда получается? — озадачился Иван. — По вашему мнению, времён всяких много? По мне, так время везде одинаковое. Я кое-что почитал о нём и нигде о разновидностях его не встречался, хотя… — Он задумался. — Говорилось о встречном времени, а у ходоков — о параллельном. О замедленном времени и даже… Нет, это уже не о времени, а скорости света. Свет, якобы, можно остановить.
— Всё это так сложно в понимании не только для тебя, но и для меня, — наморщила лоб Напель. — Не будем разбираться, пусть это останется для специалистов. Для нас важнее то, что ты видел замок Пекты.
Иван кивнул.
— Видел. Хорошо видел. Только что вам в этом моём видении показалось важным?
— Вот это то, что ты смог его увидеть, как оказалось, и непонятно. Когда я рассказала… специалистам, что ты видел замок, и описала, как он для тебя выглядел, у них это вызвало удивление.
— Ну-у… Мне, кажется, тут ничего такого особенного нет. Я вижу дорогу времени на большое расстояние. Некоторые ходоки тоже. Правда, в том прошлом, в котором я оказался после Прибоя, что-то было не так с освещением поля ходьбы, и мне пришлось брести как в тумане. А в самом Поясе достаточно светло и видно превосходно.
— Но как? Почему ты видишь?
Что мог Иван ответить настойчивости Напель? Ничего. Да и все разговоры Напель о сложности устройства времени на подступах к Поясу и после вхождения в него не находили у ходока каких-либо откликов. Ничего такого сложного в структуре времени или ещё там в чём-то он не заметил. Хем вот мешал, такое было. Что-то удерживало его от движения в прошлое в виде призрачной сети — тоже было. Да и через щель в горах, обозначивших Пояс, когда он по ней пробирался, совсем было нелегко. Но всё остальное — как обычно бывало в поле ходьбы.
Оттого на вопрос Напель лишь пожал плечами. Потом сказал:
— Ходоки объясняют сумеречный свет поля ходьбы распределением освещения Земли в дневное и ночное время. Средняя, так сказать, светимость на всей планете.
— Я не о том. Видишь ли, никто из людей Прибоя никогда не видел замка Пекты.
— И ты?
— Я, — Напель отвела взгляд и помолчала, — видела. Ты описал его верно. Но я бывала в нём ещё до того, когда для меня начался Прибой. Теперь мне до него не дожить и за тысячу лет…
Она опять помолчала, рассеянно глядя перед собой с детской беспомощностью на полных губах. Иван не был посвящён в её размышления или переживания, однако они представлялись ему невесёлыми.