— У меня кто-то был, — игнорируя слова Симона, густо пророкотал он и, позабыв обо всех, схватил с подоконника пластмассовую вазу.
Тряхнув и мощно дунув в нее, якобы почистил, налил в неё чаю. Иван вспомнил, что вазу ему подарили лет десять назад, и она никогда внутри не мылась. Но предупредить не успел.
— Интересно, — задумчиво проговорил Симон, брови его заломились. — Я посмотрю, кто там у тебя был… А что-нибудь?..
— Не было там ничего! Перевернули вверх дном, порвали всё и попортили!
Дон Севильяк пил огромными глотками, не обжигаясь крутым кипятком. При этом сопел как паровоз под парами и упрямо избегал смотреть на Ивана. Он явно был расстроен, и как ни старался казаться если не равнодушным, то хотя бы спокойным, его по-рачьи выпуклые глаза, мимика и жесты выдавали с головой.
Иван встревожился.
— Что-нибудь произошло? — осторожно поинтересовался он, уверенный в своей причастности к событию.
Дон Севильяк отвернулся.
— Нет… Пока нет. — Симон прищурил один глаз, будто прицеливался, посмотрел в сторону Ивана долгим взглядом. Привычным движением потёр колени ладонями. Вытянул губы в трубочку и пожевал их. — Впрочем… — что-то решив про себя, заключил он, — вскоре я тебе, Ваня, кое-что расскажу, а пока что это… несколько преждевременно. — Он помолчал и, словно отбросив все мысли о случившемся с доном Севильяком, отрубил: — Успеется!.. Пока поговорим о другом. Итак, Ваня, Сарый будет жить у тебя. Слышишь, Камен?
— Как не слышать? — пробормотал Сарый, выхлёбывая, наверное, двадцатое блюдце чаю. — Вас послушаешь, так лучше здесь отсидеться. Да и КЕРГИШЕТ всё-таки… Интересно. Но сам знаешь, как оно бывает.
Симон недоверчиво хмыкнул.
— Проследи, Ваня, чтобы он на улицу пока не выходил. А чтобы отсюда куда-нибудь не улизнул, никакой обуви, как я тебе уже говорил, ему не давай. Знаем его… Впрочем…
Симон на некоторое время замолчал, чем воспользовался Сарый.
— Ну, что ты говоришь? — отбился он от наговора и налил себе новое блюдце.
— То и говорю. А это вот, Ваня, на твоё и его кормление.
Так и сказал — на кормление, и подал Ивану толстенную, листов на пятьсот, пачку денег. Крупными купюрами.
От их вида у Ивана, не привыкшего к таким суммам, появилось смутное подозрение о деятельности всех этих ренков и вертов, в том числе сидящих рядом с ним.
Выросший в достатке, он, тем не менее, цену деньгам знал. Поэтому отметал все выгодные, как некоторым казалось, предложения для получения легких деньжат, самих плывущих в руки во время внезапно наступившей в стране неурядицы в обществе и экономике. Боялся скатиться до животного состояния нувориша.
Потому он, беря у Симона пачку, замешкался. Симон заметил его состояние.
— Бери, Ваня, — сказал он твердо. — Мы твоё, мягко сказать, негативное отношение к ним знаем и одобряем. Но этими не брезгуй. Они того не стоят… Эти деньги чистые, если хочешь, и не связаны ни с какими тёмными делишками или преступлениями.
— Сразу видно, зарплата, — съязвил Иван, не зная как ему поступить в данной ситуации.
Дон Севильяк, похоже, позабыл уже о своих бедах и от предположения Ивана о зарплате загоготал. Сарый от неожиданного грохота выронил блюдце и, обжёгшись горячим чаем, подпрыгнул.
— Без ехидства не можешь? — осуждающе покачал головой Симон. Повернулся к дону. — А ты прекрати!
Дон Севильяк сразу остыл. Он смотрел на товарища, рот его ещё был открыт для хохота, но ни один звук не вылетал из него, словно их там, глубоко в горле, придавили, заткнув все выходы.
— Да, Ваня, это зарплата. В основном, Сарыю за твоё обучение. И плюс твоя стипендия. Устраивает?
— Вполне, — промямлил Иван. — Спохватился: — Что я с такой уймой делать буду?
Симон, вдруг, простецки почесал затылок, что совершенно не вязалось с его аристократичной внешностью и поведением.
— Найдёшь. Питайся сам и корми Камена, как следует, обнови гардероб… Что ещё? Ну, перестань, Ваня. У нас такие ставки. — Симон встал. — Нам пора. На днях к вам ещё заглянем, посмотрим, как тут у вас идут дела. До свидания, Ваня! Камен… Ты должен его научить как можно быстрее.
— Быстро, знаешь, что делается? — сварливо откликнулся учитель.
— Всё-таки, от тебя многое зависит.
В дверях Симон обернулся:
— Ни пуха, ни пера!
— К чёрту! — без энтузиазма поддержал его расхожей фразой Иван. Настроение у него ухудшалось с каждой минутой.
Сарый продолжал пить чай и после ухода Симона и дона Севильяка, потребляя немеренное количество сахара.
«Вот куда пойдут деньги», — подумал Иван с неприязнью.