«Моё имя названо!..» — Иван почувствовал себя перед боем, сейчас начнут стрелять, угадать бы — откуда.
Да, его имя названо…
Ваня может, — подвел черту Сарый всему тому, чему он успел научить Ивана. То же самое повторил Симон, как само собой разумеющееся…
Но они не торопились испытывать его возможности.
Симон ещё раз попросил пересказать подслушанную беседу ставших на путь раскола ходоков. Потом сказал несколько слов о Тойво и Эдуарде, назначенных Радичем заняться им самим. Дал туманные, во всяком случае, непонятные для Ивана наставления Сарыю, чему в ближайшее время того учить, и ушёл, озадачив ученика неприкрытым равнодушием ко всем тем событиям, что произошли на встрече ходоков. Он никого не осудил, не сказал о принятии каких-то мер…
Ивану-то казалось, произошёл из ряда вон скандальный и страшный для ходоков инцидент, который был противоестественен по своей сути: вооружённые люди стреляли в безоружных. Шайка гангстеров или наёмников какая-то. Настоящие фашиствующие молодчики. А для них, для Сарыя и Симона, такое как будто было в порядке вещей, существующем у ходоков.
Симон ушёл, а Сарый, хлопая посоловевшими после еды глазами, направился спать. Иван сел за убранный стол на кухне и задумался надолго, наверное, так в первый раз в жизни.
Хотя кто знает, что значит — задуматься по-настоящему?
Подчас этому придают слишком большое значение.
Думать думу — само по себе тягостное состояние души. В ней что-то бродит там, по бесчисленным нервным клеткам в виде слабых токов, понуждая мозг работать и осознавать то или иное событие, уже случившееся с ним. Случившееся, но почему-то пропущенное мимо. А теперь вот оно вновь напоминает о себе и заставляет вязать ниточку с такими же эпизодами или с более понятными явлениями. И выстраивается новая картина окружающего. Это приводит к тому, что человек вдруг познаёт либо радость ото всего того, что с ним случилось или может случиться, либо, что значительно чаще, ибо в радости мало задумываются, к нему приходит понимание необходимости принятия новых, порой, неприятных решений. Тогда он следом начинает думать — а не обойтись ли малой кровью и не плюнуть ли на всё?..
Вначале мысли Ивана витали вокруг недавнего переполоха среди ходоков из-за стрельбы по ним. И вспоминая подробности, выражения лиц, глаза, жесты участников событий, он теперь представлял, что они, по кому стреляли, не очень-то все испугались её, этой стрельбы. И Сарый, когда ему рассказали об этом, похоже, вообще пропустил мимо ушей сам факт появления у некоторых ходоков огнестрельного оружия и пальбы из него по людям. Зато о мешке какого-то неведомого Сола говорил взволнованно.
В голове перемешались имена и дела — Шлом, Арно, Джозеф Радич, собрание ходоков и его личное разочарование в них во всех. Ивану теперь думалось, что Симон не без причины оттягивал его знакомство с сообществом, в которое он, по истине, угодил как кур в ощип.
Потом он почему-то стал думать об Учителе, Симоне, о себе, о взаимоотношениях между ними, и, к своему удивлению, нашёл их приемлемыми на фоне всех других событий.
И, в конце концов, решил: они могут положиться и рассчитывать на него.
На его стороне были они — друзья и Учители.
С противоположной — те, пока ещё не враги, но чьи замыслы и, главное, действия, были ему не по душе. С ними он не прочь расквитаться за дона Севильяка, если они, и вправду, причастны к его исчезновению. И за стрельбу.
Да и чего греха таить, показать им себя.
Кто он — КЕРГИШЕТ или нет?..
Часть вторая
К ПРЕДЕЛУ
…сама вечность бродит по замкнутому
кругу в этих горных дуарах, где окаём
сокрыт зубастым снеговым ожерельем.
От Ивана
Никогда в жизни не болела голова, а тут разболелась. И даже не физическая боль настигла меня, но нечто такое, что раньше называлось томлением духа. Как будто душно мне стало и нехорошо.
Помявшись, я излился перед Симоном, когда он нас посетил в очередной раз во время беспробудного сна Учителя.
— Ну что ж, — ответил он, словно знал о моих ощущениях. — Бывает. Тебе, Ваня, пора развеяться. И не в прошлом, а в настоящем.
Я засомневался, пожал плечами.
— Дослушай… У тебя плохая привычка…
— С кем поведёшься, — успел вставить я.
Симон на мою грубость не обратил внимания.
— И я о том, — ровно сказал он. — Посмотри, как ты жил последние месяцы… Учёба и Камен. А?