В Чили день неповиновения… Я дёрнулся туда.
Зачем?
Откуда я знаю?!
Меня, едва проявившегося, чуть ли не сбили с ног в проходе между зданиями. Юноша цепким взглядом агатовых глаз окинул меня, передёрнул плечами, хрипло предупредил: Солдаты! Я сжал кулак у плеча и выкрикнул: Но пассаран!. Мне казалось, я должен именно так реагировать на происходящее. Он же меня не понял, даже, похоже, усмотрел в моём движении угрозу, что-то гортанно крикнул и убежал, затерявшись среди других бегущих мимо меня людей.
В обжигающих лучах южного солнца всё казалось необычным и нереальным. Самодвижущиеся картинки — и только.
Послышались выстрелы-хлопки. Вначале в отдалении, потом стремительно стали приближаться к тому месту, где находился я.
Я оглянулся на звуки и непроизвольно сделал шаг в сторону — кто-то прямо передо мной взмахнул руками и с маху упал мне под ноги. Я наклонился над ним. Тут же рядом цвиркнула пуля. Я почувствовал себя в горной долине Афганистана. По мне стреляли. Стрелявший — серо-зелёное пятно вместо человека — вновь целился в меня. Всё решали секунды. Я оценивал его возможности попасть в меня, готовый кинуться в сторону. Всматривался в него, но видел лишь перекошенное от прикрытого глаза лицо. Вздрагивающие перед глазами мушка и тёмная точка ствола мешали по-настоящему рассмотреть его черты и понять, когда он нажмёт курок.
То, что я могу уйти в поле ходьбы, вылетело у меня из головы. Поэтому я ждал, дабы в последний момент увернуться. Если, конечно, удастся…
Кто-то рядом крикнул, мгновением позже ко мне подскочили и выдернули из-под пули в прикрытие. К жизни. Не успел я рассмотреть спасителя, как он исчез, а рядом уже послышались проклятия солдат и топот их ног…
Сарый испуганно забился в угол комнаты, когда я, растрёпанный и взвинченный донельзя, проявился в тихой комнате своей квартиры. Руки и ноги мои подрагивали от возбуждения и пережитого. Только сейчас я стал понимать, что вёл себя глупо, что за последние годы потерял сноровку, и неизвестно, как бы для меня закончилась эта прогулка, не подвернись более опытный человек, спасший меня.
— Где был? — поинтересовался пришедший в себя Сарый, дождавшись, когда я расслабился.
— В Чили.
— Когда?
— Вчера.
— Эк, куда тебя занесло!
Сарый выбрался из-за телевизора, сел рядом со мной на диван. Сытый, спокойный, одомашненный весь какой-то. Кот ангорский, разжиревший на хозяйских харчах, под солнышком на завалинке.
Да, сильно изменился Учитель с того памятного дня, когда он грязный, истощённый и злой объявился у меня. Теперь он подобрел телом и обзавёлся томной ленцой в движениях и речи.
Снова у него порвались носки, и большие пальцы ног вызывающе поблёскивали синеватыми ногтями. Нет, чтобы в безделье взять иголку и зашить или хотя бы выбросить носки. Носить будет, пока я ему не подскажу.
Подарочек!
— И что там было?
— День неповиновения властям.
— Тебе это надо?
Я пробормотал что-то невразумительное, мол, с детских лет готов постоять за правое дело.
— Не-е, — говорил он чуть позже. Почти пел. — Надо ходить туда, где поспокойнее.
— Всегда воевали, — заметил я, сдерживаясь, чтобы не нагрубить ему.
Томность и нега Учителя после только что увиденного и пережитого показались мне кощунственными и аморальными.
Учитель моей интонации не заметил, продолжал наставительно цедить:
— Всегда. Это да-а… Да не всегда стреляли из огнестрельного оружия, тем более, автоматического.
— Разница!?. Били из луков, метили дротиками, кололи пиками, убивали дубинками, махали мечами, саблями… Кололи ятаганами… Мечи вон одноручные, двуручные и даже шестиручные. Швыряли камни катапультами, пращами, руками…
Меня понесло. А Сарый покачивал ногой в рваном носке, будто отсчитывал названные мной орудия убийства, не перебивал меня и с сомнамбулической улыбочкой слушал, что я вываливал на него.
— Разница есть, олух ты мой! — сказал он так, как будто вернулся на три месяца назад — важно и безапелляционно. — Побегай лучше во времени. В разном времени, посмотри, сравни… А потом найди местечко, где тебе больше всего нравится… Я вот люблю второй век… — И он мечтательно прикрыл глаза.
Так хотелось сказать: «Там бы и сидел!»
Однако, глядя в его безмятежное лицо и слушая его переходящий на сварливость голос, я успокаивался, словно под гипнозом, а он журчал, не мешая мне уже думать о чём-то другом.
«Что мне бегать? — думал я, — если есть вполне определенная задача от Симона — искать аппаратчиков. И она мне по плечу».