– Хорошо, Ваня. А если есть?
– Если есть… Тогда… Кстати, Симон. Дигон вышел с нами из Кап-Тартара в тысяча сто… э-э… ну да… сорок седьмом году до нашей эры. Это его предел в будущем?
– Он там как раз на грани. Для него этот вход, может быть, ещё даже закрыт. Тоже надо выяснить. Хотя он, если верить ему, конечно, может войти в своё будущее.
– Даже так? И как далеко?
– Понятия не имею. Он намекнул – я запомнил.
– Тогда будем думать, что не закрыт. Давайте сделаем так. Что бы ни случилось, встретимся на Пулковских высотах в полдень того же дня, то есть шестого мая.
– Стал ты, Ваня, подозрительным.
– Вас послушаешь, по неволе станешь.
– А ты меньше слушай! Ходить во времени – это, само собой, не просто так поле ходьбы перейти. Но ведь ты, Ваня, если бы мы тебе не говорили… – Симон попридержал руку Ивана. – У тебя во всём нетерпёж, вот мы и посвятили несколько слов некоторым негативным сторонам ходьбы во времени, чтобы ты не слишком-то рыскал по годам и тысячелетиям и реже совал свой нос, куда не следует.
Иван от такой откровенной отповеди даже онемел на несколько мгновений.
Нет, это же надо!
Они, оказывается, посвятили ему несколько слов, а?
Но что тогда скрывается за оставшимся их многим числом? Может быть, то, что во время вообще нельзя уходить? И потом… Куда и когда это он сунул необдуманно свой нос?
– Ну, вы… даёте… стране угля, мелкого, но много.
– Оставь, Ваня! Хотя причём тут уголь, я не совсем понял. Но ты прав. Я о том мог бы сам подумать, прежде чем тянуть тебя сюда. Итак, встречаемся на Пулковских высотах, в полдень.
– Да. А я побуду пока здесь.
Симон ушёл в реальный мир, а Иван походил в прошлое-будущее; поле ходьбы было чистым. Затем, для очистки совести, чтобы быть совсем уж уверенным, расширил свои поиски в ширину потока времени и тут же наткнулся на корточках сидящего жилистого мужичка, оголённого по пояс. Он зажимал обеими руками широкий и длинный – смесь мясницкого и забойного – нож и держал его между коленей.
Явление из небытия человека в поле ходьбы, к тому же превосходившего почти на две головы вооружённого ножом, по-видимому, оказалось для последнего совершенно неожиданным и неприятным. Он заморгал выгоревшими ресницами. Его явно индоевропейский облик дополнялся короткой, но густой чёрной бородой от уха до уха; она задвигалась, словно ходок что-то дожёвывал.
Кто это был – свой или чужой – Ивану разбираться не хотелось.
– Ты кто? – делая угрожающее лицо, вопросил Иван.
Ему показалось уместным вести себя именно так: глаза навыкате, гримаса – разведённые губы с показом зубов – и свирепый голос.
Незнакомец пружиной подскочил на месте, замахнулся. Иван едва успел перехватить руку с секачом у своей груди. Выше дотянуться мужичок не успел, да и не доставал из-за роста, но силы у него хватало, так что пришлось с ним основательно повозиться, прежде чем удалось завести вооружённую руку за спину и выбить нож, тут же исчезнувший в поле видимости дороги времени.
Иных действий Иван не предпринимал, да и выбора в его положении особого не было. Надо было выяснить, что этот ходок так легко одетый в поле ходьбы, где не совсем уж и жарко, делал в назначенной Дигоном точке зоха выхода в реальный мир? Он мог быть стражником или наблюдателем, поставленным самим Дигоном, но в такой же мере правоты – и соглядатаем от секты, сидящим в засаде.
– Так кто ты?
Пойманный в ответ лишь мычал; он либо не понимал Ивана из-за незнакомства с языком, коим пытался тот с ним общаться, либо сопротивлялся молчанием.
Так долго продолжаться не могло, и на что-то надо было решаться. Отпускать его просто так Иван не хотел, поскольку следовало всё-таки выяснить, кто он и что, но и пробивать его на Пулковские высоты, не зная его кимера и настоящего, – тоже не собирался.
Но и не убивать же…
Оставалось одно, и Иван, недолго поколебавшись, вышел вместе с мужичком в реальный мир.
И, как оказалось, вовремя.
Дигон – ходок во времени
Вовремя, если, конечно, то, что ожидало Ивана, можно было так определить.
Вокруг простиралась до зашторенного дымкой нагретого воздуха горизонта полувыжженная степь середины лета, горячая от жгучего солнца, недалеко ушедшего на запад. Дул сухой ветер. Небо от зноя серое, на нём ни облачка.
Всего в метрах десяти справа от себя Толкачёв увидел не менее двух дюжин людей, одетых в травянисто-зелёные одежды. Они плотным полукругом охватили кучку других – в разношёрстных одеяниях; они-то первыми и заметили появление Ивана с полусогнутым от заломленной руки ходоком.