И сейчас его любопытство к биноклю быстро пропало, и он уже с уважением взвешивал в руках топорик, тут же принялся рассматривать фотоаппарат, взятый Иваном в этот поход из соображений, самому ему непонятных. Дошла очередь до верёвки – тонкой и прочной. Она-то и вызвала у Уленойка наибольший интерес.
– Не слишком тонка? – деловито начал расспрашивать он. – Я тяжёлый. Если упаду, не порвётся?
– Нас двоих выдержит, – заверил Иван, не уточняя, куда это Уленойк решил падать.
– И это? – ылим попытался разогнуть крюки миниатюрной кошки, венчающей один конец верёвки.
– И это.
Иван вынул, было, бластер, но тут же положил назад, а показал на ряд консервных банок, поясняя их назначение. Уленойк понял его объяснения по-своему.
– Копчёное мясо надо обложить листом рихола. Чем дольше оно в нём лежит, тем мягче и вкуснее. – Пообещал: – Я возьму.
Он попробовал хлеб, купленный Сарыем для Ивана в ближайшем от его квартиры магазине, и нашёл его слишком солёным и суховатым.
– Наш лучше, – заявил он безапелляционно. – Наш возьмём!
Иван не спорил. Он имел своё мнение на еду. Привычка есть привычное – в натуре человека, часть его представлений о мире и жизни. Потому-то хлеб соплеменников Уленойка – густая каша из каких-то непропечённых злаков – совершенно не шла ему в горло. Кашу он с детства не любил.
Подготовка, в общем, заняла немного времени, но истомила Ивана.
Жизнь в ромте, на взгляд со стороны, за время подготовки ничем не изменилась, но короткие приказы Уленойка исполнялись беспрекословно и споро. Предводитель ылимов при этом успевал ласкать своих многочисленных жён, а по представлениям Ивана, бесконечного их числа, в непонятной ему же последовательности появляющихся перед своим кумиром, хозяином и мужем, получая от него желаемое.
Всё это походило на сплошную оргию, и в то же самое время – на сборы. Разнообразные действия Уленойка нельзя было назвать ни половым актом, ни соитием: он совершал все эти манипуляции, походя, и продолжал разговаривать с Иваном и комментировать свою экипировку:
– Квак мне подарил один хороший человек из будущего.
– Зачем он тебе? – с удивлением посмотрел Иван на короткий меч – скифский акинак.
– Как зачем? По дороге времени пойдём. Вдруг патхку встретим, а то на муна наткнёмся. А если уж шуур появится, то разве можно обойтись без квака?
– А-а… кто это… патхка и шуур эти? – таких слов Иван от ходоков никогда не слышал.
– Я знаю. Те, кто приходит из будущего, почему-то всегда так спрашивают. Патхка – жаба не меньше ребёнка, и кашляет. Если её слюна на тебя попадёт, рана будет. Патхки живут в поле ходьбы. А мун тоже там живёт, и похож на волка. Горбатый только.
– Не встречал, – сказал Иван. – Я вообще никогда пока что на дороге времени не встречал… – Он остановился, вспомнив похожего на курицу монстра, что охотился за ним.
– Ещё встретишь!
– А шуур? Что за зверь?
– Змея, – Уленойк брезгливо покривил губами. – Как червяк большой. Вредная. Укусить может, Даже не заметишь, как она к тебе подберётся. Я думал, ты так обуваешься потому, что шуур боишься.
– Да нет… – растерянно сказал Иван. Сапоги он со службы в армии предпочитал иной обуви, если надо было куда-то идти вне города. Да и работа прорабом требовала такой обуви, чтобы можно было пройти по грязи и лужам новостройки. Полюбопытствовал: – Ты с ними со всеми встречался?
– Я убил одну патхку. Дубиной. У меня тогда ещё не было квака. Две шуур раздавил ногой, – сказал ылим с гордостью. – И… убежал от муна! – он громоподобно захохотал.
Как непохожи были дон Севильяк и Уленойк, но Иван всё время ловил себя на сравнении их поведения, улыбок и слов. Пожалуй, только смех их роднил: беззаботный, громкий, от всей души. И тот и другой радовались жизни, как дети.
Наконец хозяин ромта выпрямился во весь свой великолепный рост и опоясался кваком, отмахнул, будто муху женщину, припавшую к его паху, оглядел орлиным взглядом своё жилище.
Женщины занимались своими делами. Горели костры-очаги. Короткие красноватые языки огня облизывали крутые бока глиняных ёмкостей. Вверх тянулся дым, перемешанный с паром. В дальнем углу верещали и клубились дети. Матово поблескивала какая-то изуродованная на вид посуда, расставленная в беспорядке около костров.
Ивану здесь не нравилось.
Громадный подземный захламлённый и переполненный жильцами дом-двор с запахом сырых, невыделанных кож, нечистых тел, звенящий женским и детским многоголосием, был далёк от представлений Ивана об уюте и порядке в доме.