Его взору предстала ужасная картина разрушения некогда богатого и красивого города: обвалившиеся стены, огромные провалы в земле, раздувшиеся и разлагающиеся на солнце трупы людей и животных. Почти рядом с ходоком выла собака и жалобно хрипел, издыхая, ишак, впряжённый в арбу, застрявшую в колдобинах базарной площади.
Некогда изукрашенный изразцами вход во дворец завалило камнями и саманным кирпичом. Ни стражи, ни других людей, в обычные дни толпами бродивших рядом и во дворце, не было видно: они погибли, ушли или попрятались.
Верным было последнее, так как стоило Радичу добраться до сада, где земля и совсем ещё недавно зеленевшие тенистые деревья и кустарники превратились в безобразную мешанину, мимо него пропела стрела и вонзилась в ствол поверженного инжира. Самого стрелка видно не было, и Радичу пришлось немного посидеть в укрытии, чтобы притупить внимание затаившегося человека и продолжить обход дворца.
Он бы сразу ушёл отсюда, но его томили мысли о ходоках, запертых в мешке Сола. Не то чтобы его угнетали угрызения совести, но произошедшее никоим образом не отвечало его намерениям и рушило все дальнейшие планы.
Для всех он теперь – виновник гибели ходоков.
И как преступника тянет на место преступления, так и Радич не по-борол в себе желания рискнуть и по дороге времени – входы в подземелья были завалены – проникнуть к мешку Сола.
Продвигаясь к будущему после небольшого углубления в прошлое, он наткнулся прямо на группу Симона, уводившую ходоков и стражников из опасной зоны, и был пойман доном Севильяком за ногу, и притянут к общей куче…
Можно было ещё видеть, как неудержимо рушится вниз каменный свод подземелья.
Песок пустыни поразительно быстро заносил руины славного в веках города, совсем недавно многолюдного и шумного: вода и люди покинули его навсегда.
Пересохли и забились арыки, сникли древние деревья, звеня на ветру ранней медью листьев.
Всё превращалось в прах.
Бесконечные струи песка ссыпались, казалось, из высохшего до песчинок воздуха и плотно забивали проходы, расщелины узких улочек, редкие разрушенные и обезвоженные колодцы, неизменно служившие людям веками.
Спешно, словно навёрстывая упущенное, песок барханился и выравнивал площади и дворцы.
Пройдет несколько похожих друг на друга лет – и ничто здесь уже не будет напоминать город. В выжженной лютым солнцем пустыне возникнет безымянный холм, напоминающий и видом и историей возникновения сотни других холмов, разбросанных на огромных пространствах Средней Азии, Джунгарии, Афганистана, Прикаспия, Турции, Ирана, Ирака и в других, ныне безжизненных местах.
И надолго, если не навсегда, будет похоронена под холмами тайна и ужас ходоков во времени – мешок Сола.
Часть пятая
Зов настоящего
Если сосуд недостаточно чист, скиснет всё, что бы ты в него не влил.
Monstrum horrendum, informe, ingens, cui lumen ademhtum.
(Чудовище страшное, гнусное, огромное, лишённое зрения)
Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй.
Приглашение Симона
– Всё-таки, Ваня, ты ходок во времени не от мира сего, – сидя перед Толкачёвым в позе ответственного лица, с лёгкой укоризной выговорил Симон и поглаживал колени ладонями. – Неужели безделье и бесцельное лежание на диване лучше забав и красот прошлого и будущего миров? Неужели ты так и не определил своего настоящего, постоянного места во времени? Нам, по сравнению с тобой, простым ренкам и вертам это если не простительно, то хотя бы не возбраняется. Тем более что большей частью среди нас безграмотные люди, не видящие дальше своего носа. У них интересы непритязательные, и чаще всего – на уровне представлений обывателей. Но ты-то, Ваня? Ты!
– Хочу и лежу, – буркнул Иван, удобнее устраивая под бок подуш-ку. – Чем плохо?
Иван после первого неудачного поиска Напель ко второму приступать не торопился. Не то что бы отпало желание, а подступило какое-то безвольное состояние, когда тоска подбирается к самому горлу, а сделать что-либо против неё нет ни желания, ни сил.
– Ничем, конечно. – Симон помолчал немного, прищуривая левый глаз. – Но странно…
– Ничего странного… Моё дело…
– Ну-ну, Ваня! Естественно, твое дело… И всё-таки… Ладно. А смог бы сходить со мной?
– Куда?
– Недалеко. В начало века, во Францию.
– Зачем?
Симон поднял брови.