На то и Симон намекал…
Иван думал так, но знал свою натуру.
Из дома своего, и из времени, в котором родился и вырос и которое знал и любил, он никуда, пожалуй, не уйдёт. За длительный уже период хождений по дороге времени убедился в этой своей привязанности. Пусть к его времени люди пережили и газовые атаки, и камеры, и страшные войны, и атомную бомбардировку-предупреждение, но…
Ивану трудно было бы сформулировать даже для себя чувство, охватывающее его, когда он думал о своих возможностях уйти на житие в другие исторические времена. Такая свобода выбора ещё больше привязывала его к своему времени. Он пока не совсем понимал своего предназначения и не сказал себе о необходимости борьбы в той точке зоха, которая была ему всего ближе и роднее. Но в нём уже подспудно зрело некое решение, касающееся и его самого и ходоков-современников, и других людей, то ли ожидание глобальных перемен в своём статусе, как ходока во времени…
Дом, куда их привёл и поселил Симон, – трехэтажный, горчично-серый – ничем не отличался от других домов на улице. Комнаты обставлены просто, без лишних предметов. Столы, кровати. Цветы на подоконнике. Но несмятые постели и отсутствие мелких вещей, чистота столов и свежесть цветов придавали комнатам нежилой вид и наводили на мысль, что постояльцы находятся здесь недавно и временно.
– Однажды, Ваня, я познакомился со скромным молодым человеком, – прохаживаясь по ковровой, слегка вытертой, дорожке, рассказывал Симон. – Вернее, скромным он мне показался. И тихим. И это при его феноменальной физической силе. Узнав его поближе, мы, я и другие ходоки, установили его способность проникать во времени. Совсем не глубоко. Лет на триста. К тому же он оказался текивертом… Но довольно подвижным на дороге времени. Я сам научил его ходить во времени. Правда, для теки ходьбы как таковой нет, а есть погружение. Так вот, я научил его погружаться во время. Он был благодарен мне. Я же рад случайному знакомству, закончившемуся так славно. Потом я не видел его и не слышал о нем лет десять. Да, независимых… Потому и забывать о нём стал. Как вдруг узнаю от знакомых в семнадцатом веке о набегах некоего имярека из будущего. Как узнали, что из будущего?… Сам якобы похвастался. Но это к делу не относится. Стали жаловаться на похищения золота, произведений искусства… Мне досталось разматывать порочный клубок. Дёрнул за ниточку – и вышел на Аранбаля, того самого, тихого и скромного человека, текиверта, выпестованного, по сути дела, мною… Да-а… – Симон остановился, задумался. – Он сильно изменился со времени нашей последней встречи. Стал религиозным до фанатизма, а о хождении во времени у него появилась своя философия. И этот святоша, презрев все законы, вложенные в него мною, да и верой, воровством и разбоем за счёт прошлого смог создать тот самый первичный капитал, который позволил ему уже в виде респектабельного дельца богатеть на эксплуатации людей… Нет, Ваня. Здесь как раз именно эксплуатации. Беззастенчивой… Не будем дискутировать о прелестях той или иной системы… При новой встрече я ему кое-что напомнил. Но он теперь и не тихий, и не скромный, так что не очень-то меня понял. Сейчас он, погружаясь на десятилетие в минувшие годы, по дешёвке скупает ценные бумаги, которые вскоре повышаются в цене. Так он нажил миллионы. Я его предупредил о возможных для него неприятностях с нашей стороны. Он не внял моим словам. Наступила пора его остановить. Дорога времени не для проходимцев.
– Сурово, но справедливо, – дежурной репликой заметил Иван, вполне согласный с Симоном, что таким, как Аранбаль, нет места среди ходоков. – Пиратам во времени делать нечего!
– Ты правильно понял мою заботу.
– Так-то оно так, – засомневался все же Иван в правомочности вмешательства в дела и жизнь Аранбаля, да и в способности ходоков чем-либо воспрепятствовать его разбою на дороге времени. Спросил: – Но что ему теперь можно сделать?
– Сделать банкротом, например, изъяв у него ценные бумаги.
– Не слишком ли просто?
Симон подумал, прежде чем ответить.
– Пока, может быть, и просто, но показать ему наши намерения и возможности необходимо. Для этого я уже отнял часть его бумаг. И он почувствовал их пропажу, хотя об этом ещё не знают в деловом мире… Лишь после моей акции он слегка опомнился и теперь жаждет встречи. Я не против встречи, но от него можно ожидать неприятностей, как в реальном мире, так и на дороге времени. Вот потому-то вы с доном Севильяком мне и нужны.
– Как телохранители.
– Понимай, как хочешь.
– Всё ясно, Симон. Значит, всё-таки подраться придётся… Но мы тебя в обиду не дадим.
Симон фыркнул под нос. Дон Севильяк захохотал так, как умел делать только он: поднял, наверное, на ноги всех обитателей этого дома и перепугал прохожих на улице.