– Вы, дорогие мои Учители, знаете такой вот анекдот? – решил напомнить о себе Иван. – Маленький сын спрашивает отца, как делаются дети. Отец начал ему подробно втолковывать о семядолях и тычинках, яйцеклетках и прочих заумных вещах. Сын послушал его в полном обалдении и спрашивает: «Папа, ты с кем сейчас разговаривал?» Так и вы обо мне, словно меня с вами рядом нет. И это уже второй раз за день. То Манелла с Вами, Симон, косточки мне без меня перемывала, теперь вот вы…
Учители КЕРГИШЕТА по-разному отреагировали на придирку ученика.
– Не обижайся, Ваня, – примирительно сказал Симон. – Мы тут с Каменом о своём…
– Всё-то ему надо знать сразу, – недовольно пробурчал Сарый и повернулся к ним спиной.
Узкие плечи его поникли.
– Да я ничего… вообще, – сдался Иван.
Поведение Сарыя его расстроило. Учитель, наверное, услышал в его словах какую-то грубость или невежливость в свой адрес, а он такого не хотел. Просто его уязвила невнимательность к своей особе, вот он и напомнил им о себе.
– Бестолковщина у нас получается какая-то. Никак не можем начать объяснения… – сокрушённо сказал Симон. – Да и хотелось бы упорядочить эти объяснения. Придумать для того пусть поверхностную, но терминологию. Назрела же необходимость!.. Как думаешь, Камен?
– Вот пусть Ваня этим и займётся, – не оборачиваясь, сварливо отозвался Сарый.
Похоже, он сегодня был настроен саркастически и упражнялся в неуступчивости и противоречии.
– Опять тебя заносит? – возмутился Симон. – Ты, Камен, пошёл бы и погулял по островку, а мы с Ваней поговорим. А то снова с чем-нибудь влезешь. Мы так до дела не дойдём.
– Погулять, погулять… Что я здесь не видел? Нагулялся уже, – так и не повернувшись к собеседникам, возразил гнусавым голосом Сарый. – Говори, а я, если что, потерплю уж.
– Ну, спасибо и на этом! Только ой ли потерпишь? – поблагодарил и тут же усомнился в заверениях сомирника Симон.
– Ой ли, ни ой ли, а меня тут нет! Сижу, слушаю и молчу себе…
Симон ещё некоторое время с сомнением всматривался в затылок Сарыю, а затем обратился непосредственно к Ивану, витиевато уточнив у него:
– О чём это я там тебе уже наговорил?
– О трёх точках… – неохотно отозвался Иван.
На его взгляд, Учители вели себя не педагогично. Они же должны были понимать, в каком сейчас невыгодном для них свете показали себя перед ним. Склочники какие-то и спорщики, не уступающие один другому ни пяди.
– Крамных, – подсказал тут же Сарый.
– О них, – подтвердил Иван. Ему слово не понравилось, оттого не стал его повторять. – Обещали рассказать о дальней и ближней из них.
– Точно… – будто только что вспомнил и чему-то обрадовался Симон. – Ближайшая крамная точка расположена в этом времени, где мы сейчас находимся. Она доступна практически всем ходокам, которые родились и живут после данной эпохи и чей кимер превышает три с лишним тысячи лет, Вот почему мы здесь… Кстати, дальше Камен и дон Севильяк, да и Манелла – не ходоки. – Сарый на это замечание недовольно проворчал и повёл плечами. Симон, отметив его знак, продолжил: – Впрочем, в том числе и я, естественно, как я тебе уже говорил, и… остальные ходоки тоже. Хотя я смог бы, наверное, дотянуться и до следующей точки, поскольку она якобы удобнее всех. Но не рискую…
– Куда там тебе… – не остался в стороне и съязвил Сарый.
Он сидел всё так же, отвернувшись от собеседников, но весь его облик реагировал на каждое произнесённое Симоном слово: то качалась голова, то дёргались плечи, то вообще всё тело его вздрагивало, потягивалось…
– Ты обещал помолчать, – напомнил Симон.
– А я и молчу, – сказал Сарый и покровительственным тоном разрешил: – Продолжай!
Всё-таки перепалка Учителей была внове для Ивана.
До сего дня ему представлялась доминирующей роль Симона по отношению к Сарыю. Сейчас их краткие диалоги происходили на равных, к тому же Сарый выступал в них активной составляющей. Он задирался и явно старался оставить за собой последнее слово.
«Может быть, поэтому, – промелькнула догадка в голове у Ивана, – он и носит прозвище «Задира»?
– Продолжаю… – начал Симон.
Но ничего продолжить уже не успел.
Шагах в десяти от них воздух сгустился свилью в стекле, и мгновением позже на этом месте материализовались вначале монументальная фигура дона Севильяка, а следом, чуть приотстав во времени, миниатюрная по сравнению с ним, – Манеллы. Они сразу же дали знать о себе. Дон Севильяк своим густым басом, казалось, разбудил весь остров, а на его фоне голубкой ворковала Манелла. Каждый из них говорил о чём-то своём, а вместе это звучало нестройной музыкой большой волнующейся толпы.