Здесь всегда есть определенный нравственный выбор. Либо ты, как ребенок с какой-то опасной игрушкой, оказавшейся у него в руках, начинаешь со своим неведомым даром играть, эти способности использовать, эксплуатировать, увлекаясь этим все больше и больше, либо, наоборот, от них отказываешься, понимая, что это не Божие, а раз не Божие, значит, пользы не принесет.
По большому счету, здесь есть нечто схожее с даром поэта, с моей точки зрения. Существуют очень разные мнения относительно того, что есть вдохновение и какова его природа. Это ведь тоже определенная чувствительность души к неким колебаниям — как говорят некоторые, «к духовным вибрациям». Во многих песнопениях служб преподобным есть такие слова: «Ум владыку над страстьми поставил еси». Так вот, ум надо ставить в каком-то смысле владыкой и над вдохновением. Какой ум имеется в виду? Ум, наученный различению добра и зла, ум, напитанный чтением Священного Писания. И тогда человек, испытывая вдохновение, понимает, до каких границ оно может его вести, а в какой момент он уже сам должен это вдохновение брать в руки и полагать ему некий предел. Потому что для кого-то «есть наслаждение в бою и мрачной бездны на краю»4, а кто-то понимает, что и «бой», и «мрачная бездна» — это то, что уводит от Бога. Собственно, бездна — это и есть крайнее от Бога отпадение. Но кем-то падение в бездну ощущается как полет, а кто-то понимает его как гибель. Хотя, конечно, это — гибель для любого человека, просто не все это осознают.
— Вам известны примеры, когда люди, обладающие «сверхспособностями», смогли поставить свой ум владыкой над ними?
— Мне пришлось не так давно общаться с одним бывшим экстрасенсом... Вообще, чудно звучит: «бывший экстрасенс» — наводит на мысль, что это какая-то профессия, которую человек приобретает, а потом может оставить. С ним как раз так и получилось: он очень хорошо понимал, что его деятельность как экстрасенса — это просто некая эксплуатация, да еще и в корыстных целях, того, что он сам в себе не понимает до конца. Эта мысль все больше и больше его угнетала и в конце концов настолько измучила его совесть, что он отказался от того, чем занимался. К сожалению, такая честность, такая искренность и такая готовность последовать велению совести — большая редкость.
И, наверное, здесь есть еще один момент: он ощущал реальную опасность своей деятельности и страх, потому что действительно не знал источника рождающейся в нем силы.
Еще один пример: у меня была очень хорошая знакомая, которая при взгляде на человека могла порой почувствовать, что он скоро умрет. Она это понимала не сразу, просто испытывала какой-то необъяснимый страх за человека, а потом выяснялось, что этот человек погиб. Был в ее жизни также целый ряд случаев, когда ей удавалось «снять» приступы эпилепсии у людей — по странной случайности, она постоянно сталкивалась с такими больными. При этом, как она поясняла, она каждый раз чувствовала после этого страшное опустошение, усталость, разбитость. Она объясняла, что сверхчувствительность давала ей ощущение некоего «утончения» ее природы. Причем утончение это было такого рода, о котором говорят: «Где тонко, там и рвется». Ей казалось часто, что сейчас случится какой-то надрыв, казалось, будто она идет по острию. Она специально ничего не практиковала, экстрасенсом и целителем себя не ощущала, просто считала нужным оказывать такую помощь. Я убеждал, что необходимо оставить это «вспомоществование», отойти от него абсолютно, но до определенного момента мои убеждения не действовали.
А потом произошел такой случай. Эта женщина сидела в Ленинской библиотеке, и в это время с одним из читателей случился приступ эпилепсии. Она подбежала, согласно правилам оказания первой помощи при этом недуге, взяла в руки голову этого человека, положила себе на колени и вдруг впала в какое- то полубессознательное состояние: она увидела деревню, фашистов и этого человека в форме полицая, только гораздо моложе. В этот момент эпилептик успокоился, затих и заговорил с ней по-немецки... И почему-то именно после этого инцидента она поняла, что больше не будет так поступать. И, кстати, с тех самых пор, как решение было принято, она больше не встречала людей, падающих с приступами эпилепсии — вот что еще удивительней. А прежде они ее словно караулили.