- Осмелюсь доложить, господин полковник, у нас свой командир, капитан Львович - произнес Беляков.
- Капитан Львович?
- Да, капитан Львович, лагерный комендант и заведующий военно-полицейской частью Ходынского лагеря.
Будберг помолчал, вздохнул и сказал:
- Господа, я прошу вас. Понимаете, прошу. Мы и сами должны были прибыть сюда только к пяти утра.
- К пяти?!
Соколов мельком взглянул на Белякова.
- Ну что ж, если капитан Львович не будет против... Подпоручик, где его найти?
Беляков сделал два шага вперед и заглянул в следующую воронку, образованную острыми углами двух буфетов. Там перед проходом, как Беляков и ожидал, стоял часовой Казачинский - рядовой, католик и дворянин.
- Казачинский, приказываю оставить пост - сказал ему Беляков. - Отправляйтесь к эстраде. Найдете там капитана Львовича и скажете, что полицейский полковник предлагает нам поступить в его распоряжение. Если не найдете у эстрады, сбегайте к императорскому павильону. Я и поручик Соколов будем ходить здесь, вдоль буфетов.
Изнутри буфет был похож на киоск, который специально, на один день построили возле церкви, чтобы продать из него билеты благотворительной лотереи: прилавок у окна, некрашеные дощатые стены, свежеоструганные полки для безделушек. Правда, здесь левые от окна полки были завалены грудами одинаковых оранжевых узелков, а на правых размещались лотки с сайками - пухлыми продолговатыми булочками размером с ладонь.
Одну стену - ту, что выходила на площадь гулянья, - сделали из прибитых вертикально вразбежку досок, чтобы снаружи можно было увидеть недра буфета. Без такой решетки, как показывал опыт прежних угощений, артельщикам пришлось бы оставаться внутри до тех пор, пока гулянье не опустеет, а гости не перестанут подходить к буфетам в надежде поживиться чем-нибудь еще.
Несмотря на ветер, время от времени пролетавший через буфет, внутри стоял запах самой подозрительной харчевни. Колбаса, вложенная в узелки с подарками, была освидетельствована специальной комиссией под руководством пристава Гертика и врача Флоринского и признана пригодной для питания, но произошло это еще 22 апреля. Самую же первую партию колбасы изготовили полтора месяца назад.
- Господа, я подышать свежим воздухом хочу - сказала Надежда Николаевна. - Кто со мной?
- Да все и выйдем - произнес Сытин, сидевший на пустой полке - он читал книгу при свете благоразумно захваченного американского flashlight'а[26] .
- Воля ваша, а к такому запаху я подготовиться никак не могла. Какое свинство! Кормить людей такой дрянью, а самим кататься по Москве в золотых каретах!
- Извольте! Я с вами! - вскочил Бокильон.
Он подошел к окну, напротив которого располагалось точно такое же окно соседнего буфета - их разделял проход шириной в полтора аршина, сел на прилавок, перенес, уже привычно крутанувшись на седалище, ноги наружу, но вдруг развернулся и поставил ноги внутрь буфета.
- Господа, они уже здесь!
- Кто здесь? - спросил Сытин, глядя на Бокильона поверх пенсне.
- Люди, народ... Господа, прошу говорить потише.
Надежда Николаевна подошла к окну.
Сначала она не увидела ничего. Солдаты, весь вечер простоявшие в проходе, скрестив штыки, куда-то ушли. В окне напротив виднелось лицо с усами, похожими на опущенные вниз стрелки часов. Заметив Надежду Николаевну, артельщик незаметно потыкал пальцем в сторону Москвы. Надежда Николаевна поглядела туда же и только тут заметила людскую стену, подступившую уже к острым углам буфетов. В толпе, стоявшей смиренно и тихо, ее заметили тоже: кое-кто начал вымученно улыбаться, а через края воронки, образованной косыми стенами буфетов, потянулись шеи любопытных.
- Действительно - сказала Надежда Николаевна. - Наверное, и нас слышали. Господи, до чего же тихо они стоят!
- Крестьяне - вздохнул Сытин. - Москвичей среди них не так уж и много. Стоят и сами боятся шум сотворить, не то, что буйство. Но показались вы им все-таки зря.
- Почему? - спросила Надежда Николаевна.
- Потому что могут решить, будто мы - слабое звено в цепи артельщиков. Вы ведь барышня, что ни говори. Подождите выходить.
Сытин отложил книгу и погасил фонарь. Друзья прислушались.
Сытин не ошибся. Не прошло и минуты, как под решеткой на уровне пола что-то зашуршало. Затем на фоне светлого западного небосклона, расчерченного решеткой на одинаковые полосы, выпрямилась тень.
- Дочка, а дочка - послышался хриплый старческий голос. - Слышь, что ли?
- Слышу - отозвалась Надежда Николаевна.
- Дай гостинчик, дочка.
- Раздача начнется в десять часов - сказала Надежда Николаевна.
- Ты это... Уходила б лучше, дочка - продолжал старик. - А то тут робяты тя потараканить хочут. Всем скопом. А после все равно гостинцы возьмут. Ох, озорные робяты.
Рядом со стариком показались две мужские, очень похожие фигуры.
- Слышь, дочка, - продолжал старик, - хоть кружечку-то дай. Одну только, а?
- Ну вот вам и casus belli[27] - негромко произнес Сытин.
Он протянул руку куда-то в темноту и вытащил длинную палку.
- Подождите! - сказала Надежда Николаевна. - Снимите сначала пенсне.
- Странно. Куда подевались солдаты? - сам себя спросил Москвин. Он тоже достал палку, затем нашел другую и протянул ее Бокильону.
Бокильон молча взял палку и шагнул к окну. Сначала Сытин, затем он, а напоследок и Москвин выбрались наружу.
Надежда Николаевна видела, как они обогнули буфет и подошли к фигурам, все еще стоявшим к ней лицом - совсем как кошмары из дачной темноты, приправленной чтением на сон грядущий "Семьи вурдалака"...
- Гостинчик тебе? - спросил Сытин, сверкнув стеклами так и не снятого пенсне.
Эхом николаевской эпохи свистнула палка, раздался громкий шлепок, а затем буфет вздрогнул - грабитель в момент удара держался за решетку.
Надежда Николаевна шагнула к окну, юркнула наружу, выбежала на гулянье и замерла от удивления и восторга.
Буфет, в котором она сидела с друзьями, замыкал непрерывную их череду. Дальше в сторону Ваганькова шел длинный, саженей в двести, барьер из жердей, за которым начинался следующий непрерывный ряд буфетов, уже последний.
К этому барьеру сейчас мчалась толпа человек в сто, не меньше. Чуть в сторонке вместе с мужиками и подростками бежал старик. Он бежал и дурачился как голый мальчишка на берегу после купанья. Фигуру старика, каждое его движение переполняла эротика самого похабного "камаринского" или "рыбки": эти по-дурацки расставленные, готовые схватить самку пальцы почти неподвижных рук с одновременно прижатыми к бокам локтями, это причинное место, отведенное наизготовку, в глубину, на что указывал бесстыже выпяченный юркий зад старца... Он бежал с порочившей его лета прытью патриарха-снохача, и громко ржал, а встречный ветер рвал бороду старика, длинную и белую, как у звездочета из книги сказок.
Стоявшие в первых рядах толпы сопровождали бегство грабителей свистом и смехом.
- Поразительно... Просто поразительно... - пробормотал Бокильон.
Артельщик из соседней будки подошел и остановился между Бокильоном и Надеждой Николаевной.
- С двустволки бы вдогон пальнуть - сказал он, глядя вслед грабителям. - Хоть бы солью.
Те уже добежали до толпы и, пытаясь спрятаться внутри, стали грубо расталкивать передний ряд. Над головами замелькали руки с зажатыми в них узелками и кулаки.
- А у тех, что подале, так вообще сразу стенку ломать начали - продолжал сосед-артельщик. Было видно, что он пытался рассеять страх. - Ничего, отбились с Божьей помощью. Кому кружки дай, а кто и есть хочет, вот и просят гостинчика... Время не знаете ли?
Бокильон начал доставать часы, но его опередил Москвин:
- Половина третьего.
- Народу-то, народу! - запричитал артельщик. - И куды полиция-то смотрит...
- Полицию в голове держать надо - сказал Сытин.
Он подошел к образовавшемуся кружку, поставил свою длинную палку на землю, оперся на нее и стал похож не то на пастуха, не то на спешившегося рыцаря с копьем.
- И самому у себя за это жалованье у себя получать - закончил Сытин.
26
... flashlight [англ.] - букв. "вспышка света", первое название фонариков, работающих от электрических батарей.