- "Призов для состязаний назначено всего 200" - продолжал Ландграф. - "Они состоят из: 1) 50 глухих серебряных часов с портретами Их Императорских Величеств, к ним цепочки белого металла и серебряные жетоны с вензелями Их Величеств и надписью "В память коронационного гулянья"; 2) 50 больших гармоник; 3) 50 малых гармоник; 4) 50 костюмов, состоящих из кумачовой рубахи, плисовых шаровар, опояски и русской шапки с павлиньими перьями".
- А ведь и правда народ до павлиньих перьев охоч - вздохнул Кока.
- "Русский канатоходец Федор Молодцов. Хождение по канату на высоте 8 сажен от земли. Между прочим исполнено будет: хождение с кипящим самоваром, стрельба из пушки, фейерверк, упражнения со стульями и т.д. Хор Скалкина. В составе 50 человек в богатых боярских костюмах. Хоры малороссийские. Хоры русские. Балалаечник и народный певец Ушканов"...
- Ландграф, а вы, оказывается, педант! Ну право, кому это интересно!
- "Русский силач-геркулес Моро"... Ну ладно, я русский! А он-то почему? - рассмеялся Ландграф. - "Русские дуэтисты, танцоры и балалаечники Александрова. Русские дуэтисты и плясуны Цыганковы. Виртуоз на стаканах, баументоне и цимбалино Бондаренко. Чревовещатель с говорящими куклами Донской". Смотрите, как усердно здесь русское от нерусского отделяют! Занятно!
- Это не занятно, а возмутительно - сказал Кока. - Давеча в дортуар на Филипповском из участка приходили. Гольдберга и Пизенгольца из Москвы выслали. А Хан-Гиреева с Домбровским - еще в среду. Все немецкие книги подчистую забрали.
- Что ни говорите, а это все-таки и занятно тоже... - равнодушно поупрямился Ландграф.
- В университетских лабораториях бенгальские огни делают для этой чертовой коронации - продолжал сверкать глазами Кока. - А своекоштным к университету на версту подойти не дают, потому как возле Кремля. За длинные волосы и очки в полицию забирают. Верхом и на велосипедах по Москве ездить не дают. Доколе?!
- Николай Константинович, у меня к вам дело - обратился к Бокильону Москвин.
- Да, Михаил Федорович, - улыбнулся тот.
- Вы ведь статьи в географическое общество пишете?
- В общество географии и этнографии.
- О, тем лучше! Тем лучше! В субботу гулянье будет. Вы, кажется, собирались народ посмотреть?
- Разумеется! - кивнул Бокильон.
- Отлично. Предлагаю вот что: идите-ка с артельщиками гостинцы раздавать. Я тоже там буду.
- На Ходынке?
- На ней самой. Вы там давно были?
- Боюсь, что да. Еще на масленой.
- О! - улыбнулся Москвин. - Где Петровский дворец на Петербургском шоссе, знаете?
- Разумеется. В двенадцатом году там Наполеон квартировал.
- Именно - кивнул Москвин. - Так вот, напротив, через шоссе - царский павильон поставили. А дальше гулянье - где-то с версту такой квадрат. И квадрат этот с шоссе и со стороны Москвы огорожен палатками. В них уже гостинцы завозят. Народ будет на гулянье между этими палатками входить и сразу гостинцы получать.
- Как ж вас там сыскать?
- Очень просто. Я буду в последних палатках от шоссе. Которые к Ваганькову ближе всех. В пятницу вечером и проходите. Там симпатичная компания соберется.
Бокильон протянул Москвину руку:
- Ну что ж, приду. Непременно приду.
Тут в комнатах раздался шум.
- Что такое?
Дверь распахнулась и на веранду, пятясь задом, вышла Мавра с самоваром в руках:
- Берегись, ожгу!
- Наконец-то!
Мавра осторожно поставила самовар на стол и выпрямилась:
- Тама с полиции пришли. Изволите пустить?
- Что? - удивился Деленцов. Пошарив в нагрудном кармане, он достал пенсне и надел его на нос: - Полиция?
- Хозяина спрашивают - проговорила Мавра, вытирая пот со лба. - Сказывают, злодей тут какой объявился.
- Так он же в отпуске! - вырвалось у мадам Деленцовой.
Дулин не стал терять время. Сорвав свой котелок с головы Выдриной-дочери, он перемахнул через перила веранды и с неожиданной для его комплекции мальчишеской резвостью помчался к лесу. За ним, оглушительно лая, побежала болонка. На поляне между дачей и лесом замелькали белые мундиры полицейских: упустив Дулина, собака принялась хватать за ноги их; не смея обнажить сабли, те безуспешно отбивались ножнами. Раздался выстрел. Порыв ветра донес задорный крик: "Москва-Во'гонеж!" В наступившей тишине тонким голосом запел самовар.
- "Смит-Вессон" - обронил Сытин.
- Сорок пятый калибр, - ревниво произнес Хазаров. - Что, наслушались в Америке?
- И настрелялся тоже - ответил Сытин. - Однако, - добавил он, пристально глядя на белые фигуры внизу, - наша полиция стреляет плохо. Ни дать ни взять Брейгель - "Охотники на снегу". В негативном варьянте.
Опасливо косясь на полицейских, болонка бегом возвращалась к даче.
- Темно! - пожал плечами Хазаров. - А на звук стрелять их, видно, не учили.
- Могли бы и попробовать - ответил Сытин. - Еще пять зарядов осталось.
- Но не пробуют - сказал Бокильон. - Это и называется плохо стрелять.
- О господи! - раздался, наконец, первый женский голос. - Что всё это значит?
- Toujours la même chose! - ответил Деленцов-старший. - Вечно ты, ma chère[12], всякую шваль подбираешь, а потом...
- Что потом, что потом! Если б ты...
Кока взял брошенную Ландграфом брошюру и начал читать с кощунственными дьяконскими модуляциями:
- "Несгораемый человек (рыцарь огня) Кульганек. Чтец С. А. Гриненко. Куплетисты-рассказчики Днепров, Степанов и др. Рассказчик и мимик Фельдт. Фокусник и рассказчик Повторкин. Тульские гармонисты Трофимова. Московские гармонисты и плясуны Добрынина. Хор рожечников Пахарева. Труппа балалаечников Сергеева. Хоры и хороводы девушек и парней. Раешники, петрушки, силомеры, предсказательницы судьбы, фокусники, жонглеры, потешные деды и т. д. 15 оркестров военной музыки. 15 хоров военных песенников. Карусели и качели..."
Скрипнула дверь и в проеме показалась голова Мавры с блестящим от пота лбом:
- Полиция снова хозяина просют!
- Ах, не мешай! - махнула рукой Деленцова. - Дай им полтину на водку и пусть убираются!
Начальник Особого Установления по устройству коронационных народных зрелищ и празднеств действительный статский советник Николай Николаевич Бер сидел в своем кабинете на Тверской и, сосредоточенно наморщив огромный лоб, слушал визитера - корреспондента парижской газеты "Temps" Пьера д'Альгейма.
- А всего в Ринг-Театре погибло четыреста пятьдесят человек, ваше превосходительство! - говорил д'Альгейм. - Подумать только! К слову сказать, когда Вагнер узнал, что среди погибших было много евреев, он обмолвился в том смысле, что всех евреев, дескать, стоило бы сжечь на представлении "Натана Мудрого". Как вам это нравится?!
- Я не поклонник Вагнера - торопливо проговорил Бер. Считая себя до мозга костей русским, он повсюду видел намеки на свои австрийские корни и боялся их. - Вы ведь музыкальный критик, не так ли?
- Верно - пожал плечами д'Альгейм. - Хотя сейчас я исправляю дела простого корреспондента - д'Альгейм машинально потрогал прикрепленный к петлице значок - белая и голубая эмаль на золотом фоне, золотые силуэты свитка и гусиного пера, славянская вязь: "Москва, май 1896 г." - Но знаете, пожар в Ринг-Театре я не потому вспомнил, что там музыка играла. Отнюдь. Трагедия эта в памяти свежа - всего пятнадцать лет минуло, а я ведь тогда в Вене был и последствия видел. Но можно вспомнить и другие. Вот шестьдесят третий год, Сант-Яго в Чили, церковь Ла-Компанья. И там пожар, и там давка. Где толпа - там всегда неминуема давка. Избежание ее при отсутствии надлежащих мер - лишь дело более или менее счастливой случайности. Мне ли вам говорить? Так вот, тысяча восемьсот человек в этой давке погибло.
- Сколько? - изумился Бер.
- Одна тысяча восемьсот человек, господин генерал! Да хоть бы и один...
Бер грустно покачал круглой головой.
- Да-да, конечно. К счастью... Нет, это слово не годится. Я хочу сказать: всё это в театрах. Но тут ведь поле будет - с середины краев не увидать. И потом: одно дело представление в театре, а другое - явление народу монарха.