Снейп провел рукой по лицу, словно стараясь собраться с мыслями. Я тихо сидел на стуле, желая только одного — чтобы он довел свой рассказ до конца и не выгнал бы меня в очередном приступе необъяснимого гнева. Но профессор лишь сделал паузу и продолжал:
— Для вызова тени существует особое заклинание, и я, зная вашу страсть к саморазрушению, искренне надеюсь, что оно никогда не станет вам известно. Все, кто вызывали тень в надежде подчинить ее своей воле, погибали. Вероятно, каждый из них в глубине души считал, что у него-то как раз все получится, но тень невозможно подчинить ни волевым усилием, ни заклинанием. Это подлинный хаос, и хаос смертельный как для того, кто его вызвал, так и для многих других. Есть достаточно описаний вызванных теней, поскольку, помимо прочего, тень способна поддерживать автономное существование на протяжении значительного времени… иногда до нескольких дней, в зависимости от силы того, кто ее вызывал. Убив своего создателя, она отправляется бродить по окрестностям, и чем дольше сохраняется воплощенной, тем больше трупов за собой оставляет. Не знаю, вызывали ли теней в двадцатом веке — если такое и случалось, то, думаю, не позже сороковых…
Профессор снова замолчал. Все это время он не смотрел на меня, отстраненно глядя на стол, где лежали стопки пергаментов, книги и несколько учебников по зельеварению.
— Что касается патронуса-тени, то, как вы, вероятно, уже поняли, он представляет собой синтез обеих этих сил. Его можно вызвать заклинанием патронуса, но можно вызвать и заклинанием тени, хотя в этом значительно больше риска, поскольку, как утверждается в некоторых книгах, патронуса-тень можно разделить… впрочем, это только предположение, — Снейп медленно покачал головой. — Патронусы-тени агрессивны и тоже способны убить, но маг может подчинить его, если окажется достаточно сообразительным. Вам повезло, что у вас на тот момент уже была плеть — большинство обычных заклинаний на него не действует. Это не значит, что опытный волшебник не может заставить исчезнуть чужого патронуса-тень — существует ряд заклятий, которые более эффективны, чем плеть… в основном из области магии стихий, и еще кое-какие, о которых вам лучше не знать ни сейчас, ни вообще. — Профессор поднял на меня глаза. — Отличие вашего патронуса от истинного состоит в том, что он не может передавать устные сообщения, не может прогонять дементоров и обладает значительно большей степенью автономности, унаследованной им от тени. С другой стороны, патронус-тень является дополнительным оружием мага, способным действовать относительно самостоятельно, если, конечно, волшебник смог его подчинить и умеет им управлять.
Снейп поднялся, вышел из-за стола и встал напротив меня.
— Гиппогриф — ваша работа? — неожиданно спросил он.
Я кивнул.
— Макнейр видел вашего патронуса и принял его за истинную тень, — сказал Снейп, — но никто не поверил, что на территорию школы может заявиться подобное создание.
Он немного помедлил и произнес:
— Не думайте, что патронус-тень делает вас уникальным. Хотя его нельзя назвать частым явлением, он подробно описан в многочисленных хрониках, магических компендиумах и гримуарах. Просто раньше таких патронусов не скрывали, а сейчас, если он у кого-то и есть, маг всеми силами старается его не демонстрировать… поскольку, как вы понимаете, в наше изнеженное время всё, что не является белым, клеймится как черное. Вас просто сочтут темным магом… — Снейп неожиданно замолчал, словно сболтнул лишнее.
— Судя по всему, меня и так им считают, — ответил я без особого сожаления.
— Скажем так — вас считают перспективным, — проговорил Снейп, глядя на меня с предостережением, словно намекая на то, что разговор на подобные темы лучше прекратить. Я молчал, вняв его немому указу.
— Хорошо, — кивнул профессор. — На этом мы сегодня закончим. Жду вас в следующую субботу, как обычно.
Я встал, попрощался и вышел за дверь, ни на секунду не пожалев, что показал Снейпу патронуса. Хотя Дамблдор наверняка узнал о нем в тот же вечер, никаких признаков обеспокоенности или недоверия я не заметил. Впрочем, вряд ли директор стал бы демонстрировать их прилюдно, тем более когда в школе находился человек министра, суя нос во все, что здесь происходило, и стараясь наложить свою лапу на то, до чего она только могла дотянуться.
В рождественские каникулы в Хогвартсе осталось на удивление много народу. Создавалось впечатление, что министерская пропаганда успокаивала далеко не всех, и родители предпочитали доверить своих детей надежной защите школьных стен вместо того, чтобы подвергать их возможной опасности у себя дома. Пятый курс Слизерина пребывал почти в полном составе, равно как и готовившийся к выпускным экзаменам седьмой. На время каникул Снейп с Флитвиком прервали наши занятия, дав мне (и себе) немного отдохнуть, и я воспользовался свободным временем, чтобы, наконец, посетить Выручай-комнату и встретиться с патронусом.
Хотя до экзаменов оставалось еще полгода, количество наших заданий росло, как снежный ком. В библиотеке стали появляться даже Крэбб с Гойлом, а это чудо было похлеще всех, что ежедневно творились в школе. Я не беспокоился за трансфигурацию, зелья и чары, поскольку все, что могло быть у нас на экзамене, проделал бы без подготовки хоть сейчас, но история с астрономией вызывали во мне приступы паники, особенно когда я видел тот объем материала, который пропустил за последние месяцы. Не то чтобы я боялся низких отметок, но получить «тролля» мне все же не хотелось, а потому я часами просиживал в библиотеке, пытаясь запомнить даты войн, случавшихся по самым незначительным поводам, годы подписания указов, оказавших на жизнь магического сообщества особо важное влияние, и имена председателей Визенгамота за прошедшую сотню лет.
Последовав совету Нотта, я не стал изощряться в архитектуре горки и сделал простую пирамиду с тремя склонами разной крутизны. Впрочем, сам я так и не смог испытать свое творение, поскольку когда у меня было свободное время, кататься почему-то не хотелось, а если желание возникало, то в такие минуты я обычно сидел в библиотеке, обложившись учебниками и журналами.
Однако больше, чем любые уроки, меня беспокоил Нотт. Все эти годы он казался мне воплощением стабильности — никогда не унывавшим, проницательным и независимым, — но за последнюю пару месяцев он превратился в замкнутого, мрачного, постоянно огрызающегося одиночку. Даже Пирс, философски относившийся к негативным проявлениям чьей-либо натуры, недоуменно поднимал брови, оказываясь мишенью злобных замечаний Нотта. Он почти перестал общаться и с Малфоем, и с нами, погрузившись в учебу, что было для него не слишком характерно, и зная по себе, что учеба является единственно возможным способом отвлечься от мрачных мыслей, я решил, что у Нотта возникли серьезные проблемы.
В конце каникул я встретил его у выхода из теплицы, где он проверял свой мухомор, который за прошедшие месяцы вымахал едва ли не выше моего молочая и был похож на толстый зеленый атомный взрыв.
— Давай поговорим, — сказал я, встав у него на пути.
— Отвали, — бросил Нотт и попытался обойти меня. Я снова загородил ему дорогу.
— Что с тобой происходит?
— Не твое дело! — рявкнул Нотт и попытался оттолкнуть меня в сторону, но несмотря на то, что он был выше, я был сильнее и в ту же секунду повалил его в сугроб. С минуту мы боролись, утопая в пушистом снегу, а потом откатились друг от друга и замерли, лежа на спинах, глядя в темнеющее небо и пытаясь отдышаться.
— Это из-за какой-нибудь девчонки? — спросил я.