— Ну, мы еще посмотрим, кто кого, — скептически говорил Нотт, который, судя по всему, произвел на Макгонагалл некоторое впечатление своим красноречием, поскольку она разрешила ему комментировать матч. — Слизерин берет кубок шесть лет подряд.
— Нимбус 2000 — это последняя модель! Были бы у нее руки, она бы сама снитч ловила! — восторгался Флетчер. В такие минуты я ненавидел с ними сидеть, но поскольку подобные разговоры велись по всему замку, лучше знакомое зло, и я, помалкивая, ел свою картошку.
На матч я, разумеется, не пошел. Вместо этого я, наконец, дописал сочинение по мухоморам, скатал свиток, запихнул его в рюкзак и с легким сердцем отправился к каталогу заняться тем, чем давно планировал. Прикоснувшись к ящику, я подумал: «Чтение мыслей». Картотека зашуршала. Я выдвинул ящик, покопался в карточках, но понял, что с такой нечеткой формулировкой мне будет попадаться всякая ерунда типа «Как сохранить брак с магглом». Я задвинул ящик и подумал снова: «Защита от вторжения в сознание». На этот раз книг оказалось меньше, и в названии большинства из них присутствовало слово «окклюменция».
Я взял с полки магическую энциклопедию и нашел определение. Окклюменция являлась разделом магии, направленным на защиту всего сознания либо избирательных воспоминаний от вторжения извне. Мастера окклюменции могли создавать ложные воспоминания, вводившие в заблуждение легилиментов (см. легилименция). То что надо, подумал я, захлопывая энциклопедию.
Я вернулся к каталогу и нашел несколько книг с одинаковым названием «Основы окклюменции». Решив, что вторгаться в чужое сознание я худо-бедно умею и так, да к тому же в магическом мире делать это следует с осторожностью, я сосредоточился на защите воспоминаний. Мадам Пинс, удивленная, что я не на матче, принесла мне выбранные книги, которые, к счастью, оказались не в закрытой секции. Привыкшая к моему странному выбору литературы, она уже не говорила, что первокурсники этого не проходят.
Остаток дня я провел за изучением окклюменции. Некоторые книги оказались слишком сложными — я не понял в них и половины. Наконец, я остановил свой выбор на двух — одна была чисто практическая, с упражнениями, другая объясняла психологические моменты работы над собой для достижения наилучшего результата. Сдав остальные, я запихнул книги в рюкзак и отправился к себе в спальню.
Оказалось, что мы проиграли. Трое моих соседей выглядели подавленными. Флетчер убитым голосом пересказал мне ход матча.
— … и представляешь, поймал его ртом!
— Мерлин, вот бред, — сказал я. — Что за идиотская игра.
— Заткнись, Ди, — пробурчал Нотт. — Ты ничего не понимаешь.
— И не собираюсь, — ответил я. — Гоняться за какими-то мячами — тоже мне занятие.
— Ну конечно, лучше просиживать штаны в библиотеке и подлизываться к преподам! — съязвил Нотт.
— Когда это я подлизывался! — возмутился я.
— Ты всегда подлизываешься к Макгонагалл и Флитвику! Разве нет?
— Я к ним не подлизываюсь! Чары и превращения — это то, что у меня получается, и почему я не могу в этом случае делать больше остальных? Если хочешь знать, что такое подлизываться, посмотри на Малфоя!
— Заткнитесь вы оба! — разозлился Пирс. — Несете какую-то хрень!
Мы замолчали. Я вытащил теорию окклюменции так, чтобы никто не заметил названия книги, улегся на кровати и продолжил читать.
Чем дальше я углублялся в теорию, тем яснее понимал, что лучший окклюмент — это мертвец. Вот уж у кого из головы ничего не вытянешь. Человек, желающий скрыть информацию или отношение к информации от противника (в работе употреблялось именно это слово), должен был, прежде всего, мастерски контролировать свои эмоции, поскольку именно они представляли собой наиболее уязвимое место. Человек, ведомый своими эмоциями, легко управляем и способен совершить множество ошибок прежде, чем сам это поймет. Он поддается на сильнейший эмоциональный импульс, биохимическим образом генерируемый в его теле (я посмотрел год издания — 1998; что ж, наконец-то последние научные достижения, а не средневековые «эфиры» и «печеночные жидкости»), и таким образом открывается противнику, который часто нарочно провоцирует его, способствуя раскрытию. Самоконтроль и выдержка были первыми качествами, которые требовались начинающему окклюменту.
Однако одной грубой силы воли было недостаточно. Окклюменты должны были хорошо знать свою психологию, свои слабые места, чтобы видеть, как противник пытается спровоцировать их и вызвать необходимое раскрытие сознания. Познав себя и свои слабости, окклюмент выстраивал вторую степень защиты, не поддаваясь на провокации и даже научившись избегать ситуаций, в которых такие провокации становятся возможными.
Далее окклюмент должен был сделать одну из двух вещей: вычленив информацию, не желательную для выдачи сопернику, он либо изолировал ее в участке сознания, защищенном от вторжения специальными техниками, либо, если сопернику была важна не сама информация, а отношение к ней окклюмента, менял к ней свое отношение.
На этом этапе мне стало немного не по себе. Дойдя почти до середины книги, я сделал перерыв, пытаясь разобраться в том, что уже узнал. Прочитанное с трудом поддавалось логическому осмыслению. Я старался осознать это как-то иначе, не только умом, и стал настолько рассеян, что начал забывать свои рисунки в партах, делать глупые ошибки на уроках, а один раз по неосторожности опрокинул на себя котел с кипящим зельем Единства. Оно залило мне мантию и ошпарило ногу.
— Профессор! Сэр! — заорал Пирс, с ужасом глядя на то, как я, стиснув зубы, безуспешно пытаюсь наложить на себя заклинание локальной анестезии, вместо этого высекая из палочки снопы огненных искр. Снейп подлетел ко мне, махнул своей палочкой, и боль быстро ушла.
— Да что с вами происходит? — раздраженно говорил он, пока вел меня к нашей целительнице мадам Помфри. — Другие преподаватели замечают, что вы стали менее внимательны на их уроках. Если вы с профессором Флитвиком решили закончить к февралю первый курс…
— Простите, — прохрипел я. Боль начинала возвращаться. — Я случайно его уронил.
— Вы действительно используете невербальные заклинания? — полувопросительно сказал Снейп, но в его голосе я не услышал одобрения.
— Мне так проще.
Мы вошли к мадам Помфри. Та немедленно занялась мной. Снейп отчего-то не уходил. Он смотрел, как целительница накладывает на меня необходимые заклятия, после чего боль окончательно исчезла, и в голове немного прояснилось, а потом сказал:
— Через субботу придете ко мне и переделаете свою работу.
— В субботу?! — обычно по субботам я ходил к Хагриду — он всегда приносил мне из леса что-нибудь интересное для рисунков. Тем временем мадам Помфри вытащила палочку и, недолго думая, разрезала штанину на ошпаренной ноге от лодыжки до самого колена.
— Что вы делаете! — в отчаянии закричал я. — Это мои лучшие джинсы!
— Малыш, ты не смог бы их снять, — сказала целительница. — Ты же видишь.
Я видел — в некоторых местах зелье Единства медленно, но верно скрепляло мою кожу с тканью. Мадам Помфри наложила еще одно заклятие и отправилась к шкафу за снадобьями. Я посмотрел на Снейпа — как-никак, зелье-то удалось.
— Через субботу, — повторил он и направился к выходу.
После обеда ко мне явились Нотт, Пирс и Флетчер. Они были не слишком удивлены тому, что Снейп заставил меня переделывать зелье.
— Последние две недели ты у него ничего не спрашиваешь, — усмехнулся Пирс. — Он начал беспокоиться, не слишком ли много ты уже узнал.
Мы засмеялись. К моему удивлению, Нотт притащил папку с бумагой и карандаши.
— Мы решили, что в выходные тебе не помешает развлечься. Тем более мадам Помфри ты еще не рисовал, — сказал он. Я поблагодарил их, и они ушли, подгоняемые недовольной целительницей.
Вечером, засыпая в больничной кровати, я, наконец, смог ощутить нечто, до сих пор ускользавшее от меня, то, что так встревожило меня в теории окклюменции. Человек, желавший стать мастером, должен был не просто воспитывать в себе те или иные качества — он должен был переделывать и ломать себя, превращая в кого-то другого, в личность под маской, за которой никто не смог бы увидеть его подлинного лица, если, конечно, к тому времени, как он достигнет вершин мастерства, он сам не утратит с ним связь.