— Такое впечатление, что ты этим недоволен, — сказал мне как-то раз Нотт, когда мы ужинали в Большом зале.
— С одной стороны это хорошо, — ответил я, косясь на Снейпа за учительским столом. — Свободного времени больше, хоть историю почитаю. А с другой — я уже привык.
— Отвыкай. Если завалишь историю, будешь все лето с ней мучаться.
— Этого мне еще не хватало, — сказал я и вдруг подумал — а где, собственно, я буду проводить лето? Неужели меня вернут в интернат? Или переведут в какое-нибудь специальное заведение для волшебников-сирот? Подобный вопрос еще ни разу не приходил мне в голову, и я решил поразмышлять над ним сразу после экзаменов, которые стремительно и неуклонно приближались.
Однажды вечером я пораньше вернулся из библиотеки, бросил рюкзак на кровать и собирался, наконец, воплотить в реальность свой сюжет про дракона, благо в комнате кроме меня никого не было, как вдруг увидел, что папка с моими рисунками исчезла. На полке лежали только чистые листы и несколько эскизов под ними. К счастью, среди них были наброски Норберта.
«Ворьё! — злился я, ожесточенно водя углем по листу. — Малфой, тварь белобрысая, наверняка он спер! Или Гойл с Крэббом по его приказу. Если они уничтожили рисунки, я их прокляну! Специально залезу в Закрытую секцию и найду какое-нибудь такое проклятие, что начинает действовать лишь через много лет. Хрен они меня вычислят. Год работы псу под хвост!» Дракон на моем листе скалил на зрителя зубы. Какая банальность! Я отшвырнул лист и взял другой. По мере того, как мой гнев утихал, в сознание проникали другие мысли. А почему, собственно, я решил, что вор — Малфой? Только потому, что это очевидно. Первое, что пришло в голову. Надо сказать, слишком просто и предсказуемо. Я и должен был подумать на него. Наши отношения выстраивались не лучшим образом, но его плоские шутки и замечания меня не трогали, и я считал ниже своего достоинства на них реагировать. В конце концов, видя такое равнодушие, Малфой почти перестал обращать на меня внимание, сосредоточившись на более чувствительных гриффиндорцах. Но кто мог стащить их, если не Малфой?
Я убрал очередного дракона, и как раз вовремя — в комнату ввалились трое моих соседей, что-то шумно обсуждая. Я не стал ничего у них спрашивать и ни о чем рассказывать. Если понадобится, я залезу в голову каждому, чтобы только узнать, у кого внутри такая гниль развелась. Однако никаких подозрительных взглядов в мой адрес я не заметил и решил подумать об этом с утра. Впрочем, это было легче решить, чем сделать. Полночи я провозился в постели, вспоминая рисунки, которые у меня украли. В основном это были эскизы, но некоторых мне было жаль. Последний портрет Пирса получился очень удачным. Снейп на вершине башни, молодой Дамблдор с мечом. Несколько пожилых эльфов-поваров, которых я зарисовал в минуты отдыха. В общем, было что терять. В конце концов я все же уснул и всю ночь видел тревожные сны, где были дороги в сером тумане и нечто, таившееся в придорожной темноте.
Был последний перед экзаменами урок гербологии. Профессор Спраут в очередной раз объясняла, что нас ожидает в практической части (пересадка крайне привередливого червячного шлюпса, который демонстративно покидает горшок, если смесь земли ему не подходит). В конце урока в оранжерею заглянула Мишель Велли, наша староста с пятого курса:
— Простите, профессор Спраут, мне нужен Линг Ди, его вызывает профессор Снейп.
В меня закралось нехорошее предчувствие, и чем ближе я подходил к кабинету декана, тем сильнее оно становилось.
— Зачем я ему понадобился? — спросил я Мишель, которая провожала меня до подземелья. Она пожала плечами:
— Тебе лучше знать.
Что верно, то верно. Остаток пути я старался обрести внутреннее спокойствие и «охладить сознание», как было написано в книге с упражнениями по окклюменции. В таком состоянии мысли текли медленно, а в идеале вообще застывали, что утихомиривало эмоции и влекло за собой значительно более мягкие реакции на любые внешние раздражители.
Я постучал и через секунду открыл дверь. Снейп сидел за столом, на котором стояло несколько больших банок с препаратами и лежала стопка книг.
— Здравствуйте, — сказал я, закрывая за собой дверь и приближаясь к столу. Снейп не поднял головы. Он рассматривал что-то, лежащее перед ним за книгами, и я совершенно не удивился, увидев, что это папка с моими рисунками. Ко времени, когда я пришел, Снейп пролистал их почти до самого конца.
Наконец, он изучил последний рисунок и поднял на меня глаза. Я стоял и ждал, что же будет дальше. Кажется, у меня действительно получилось охладить сознание. Не представляю, что бы я чувствовал, не займись я зимой этой практикой. Неожиданно Снейп закрыл папку и молча протянул ее мне. Колеблясь и едва веря в происходящее, я взял ее и сунул подмышку. Прошло еще несколько секунд.
— Ну что вы застыли! — раздраженно проговорил Снейп. — Свободны! — Он махнул рукой в сторону двери. Я вылетел из кабинета и помчался в спальню, с трудом осознавая, что работы вернулись ко мне в целости и сохранности. Я был так рад, что даже не стал размышлять над тем, кто принес их Снейпу, желая, видимо, как-то мне насолить. Малфой это или не Малфой — какая теперь разница! Впрочем, думал я чуть позже, неплохо было бы научиться накладывать на свои вещи охранное заклинание или нечто такое, что оставляло бы след на тех, кто к ним прикасался.
Подошло время экзаменов. Трансфигурацию, зелья и чары я сдал без проблем, но едва не завалил астрономию, в последний момент вспомнив какие-то спутники Юпитера и ответив таким образом больше, чем на половину вопросов. Квиррелл выглядел еще более нервным, чем обычно, но те заклинания, которым он учил нас, были настолько элементарны, что я даже не повторял их перед экзаменом. История стояла последним испытанием. После нее до объявления результатов нас ожидала свободная неделя. Мне хотелось подойти к Снейпу и спросить, где я буду жить летом — как декан Слизерина, он был обязан знать такие вещи. Однако последнее время Снейп ходил буквально озверевший, а отрывать его от проверки экзаменационных работ было бы верхом безумия. Впервые за долгие месяцы я наслаждался покоем, целыми днями рисовал, читал книгу о производстве волшебных палочек и их магических составляющих или смотрел, как Пирс бесстрашно плавает в озере, уворачиваясь от щупальцев гигантского кальмара, то и дело поднимавшихся из воды.
— Думаю, мы должны взять кубок, — сказал Флетчер, валяясь под деревом на берегу. — В этом году вы с Пирсом заработали тьму очков, а с Гриффиндора тьму сняли.
— И что тебе с этого? — спросил я.
— Ну вот, опять завел свою песню, — Нотт покачал головой. — Это же такие соревнования.
— Зачем они, эти соревнования? Из-за них все только ругаются. Какое-то нездоровое соперничество.
— У тебя совсем нет спортивного духа, — Нотт поджал губы. — Умные люди придумали четыре дома — наверное, не зря, а?
— Наверное, — ответил я. — Но посмотри на Флетчера. Он так надеялся попасть в Равенкло, а попал в Слизерин с его замечательной репутацией. И теперь все родственники смотрят на него как на потерянную душу. Как будто учиться здесь — это позор какой-то. А если бы не было этих распределений по уму, смелости и всему остальному, не было бы и переживаний.
— Это правда, — сказал Флетчер.
— О чем ругаетесь? — спросил вылезший из воды Пирс.
— Мы не ругаемся, — ответил Нотт. — Ди опять за свое, ему не нравится, что в Хогвартсе распределяют по домам и начисляют очки.
— А, — Пирс кивнул. — Ты прямо как мой отец, он тоже не понимает всей этой системы.