— Сколько понадобится, столько и стану бывать, — сказал Лонгботтом. Из открытой двери то и дело доносились громкие «Evanesco!» и мерцали отсветы голубоватых вспышек заклинания. В досаде я пнул решетку ногой.
— Ты что, совсем ничего не понимаешь? Думаешь, эти твои выступления нужны кому-то, кроме тебя?
— А для вас, конечно, лучше, чтобы мы молчали, — парировал Невилл, — и все было тихо, будто ничего не происходит.
— Да неужели тебя действительно волнует, что там Алекто болтает о магглах? — воскликнул я. — Это обычная пропаганда, и странно, если б нам не пытались промывать ею мозги. Только вот в чем проблема, Невилл. Ты — здоровенный семнадцатилетний лоб, и если Кэрроу на тебя разозлится, ты это худо-бедно переживешь. А если твоему примеру последует какой-нибудь впечатлительный малолетка, решивший поиграть в героя? Ты представить себе не можешь, что за тип этот Амикус, и чем меньше у него поводов наказывать, тем лучше для всех. Понятно, — сказал я уже тише, — ты кое-чему научился у Поттера, но не нужно копировать его во всем. Он негибкий, поверхностный, и с аналитикой у него туговато…
— Гарри тут не при чем! — возразил Невилл, но это была неубедительная ложь — я только усмехнулся. — И да, он не стал бы молчать! — с вызовом в голосе продолжал Лонгботтом. — Он бы придумал, что…
Из соседнего помещения снова раздался обиженный рев.
— Значит так, — перебил я Невилла, чувствуя, что троллей действительно пора спасать. — Сам можешь делать, что хочешь — ты уже большой мальчик. Но если начнешь вербовать начальные курсы, и если здесь… — я обвел рукой тюрьму, — по твоей милости станут сидеть дети, галеон отнесу Снейпу. Я не шучу, Лонгботтом. У тебя своя правда, у меня — своя.
Не дожидаясь ответа, я повернулся и отправился за разбушевавшимся первокурсником. Когда мы уходили, Невилл стоял у решетки, сунув руки в карманы, и на его лице застыло выражение упрямого несогласия. «Гриффиндор в своем амплуа», подумал я, закрыл за собой дверь, покосившись на круглое отверстие для ключа, и наложил на нее охранное заклятье.
Лонгботтом повторялся. За несколько дней до нашей встречи в тюрьме с той же просьбой, но сформулированной в более жестких выражениях, ко мне обратилась Джинни Уизли. Она подкараулила меня у входа в школу, когда семикурсники возвращались из теплиц с урока гербологии, и поманила к себе.
— Отдай галеон, — потребовала Джинни, едва я остановился рядом.
— Привет, — вежливо ответил я. — Как провела лето?
Джинни прищурилась.
— Не беси меня, Линг, — угрожающе произнесла она. — Я не посмотрю, какой ты там префект и кому теперь лижешь задницу. Отдавай галеон, по-хорошему прошу.
— Слушай, Джинни, — сказал я, не без труда удерживая себя от улыбки. — Давай начистоту. Я ведь знаю, как ты ко мне относишься. Министерство, Астрономическая башня — мы с тобой отличная команда, друг друга с полуслова понимаем. Поттера здесь нет, и нам можно больше не притво…
За такие вольности я получил уверенный удар кулаком под ребро. Джинни набросилась на меня, словно взбесившаяся миссис Норрис, и мне оставалось только прикрываться, чтобы она не задела шрамы.
— Ладно, ладно тебе! — смеялся я, отступая к входным дверям. — Да хватит, это шутка была!
— Шутка? — кричала разъяренная Джинни. — Я тебе сейчас такую шутку покажу, придурок, что тебя по кусочкам будут собирать!..
Она толкнула меня на крыльцо, и я чуть не упал, споткнувшись о ступеньку.
— Мисс Уизли!
К нам приближалась профессор Спраут с горшком склизкого кожелюба, который она левитировала перед собой на порядочном расстоянии.
— Мисс Уизли, будьте так добры, откройте мне дверь, — твердо сказала профессор. Джинни с недовольным видом начала подниматься по лестнице. — И постарайтесь впредь не забывать, — продолжала она, — что за нападение на старшего префекта вы можете оказаться на цепи.
Это был камешек в мой огород: доклады Кэрроу о серьезных нарушениях входили в мои прямые обязанности. Но не только в мои.
— Профессор Спраут, — решил я не оставаться в долгу. — Пожалуйста, не нужно сообщать об этом Кэрроу. Мы с Джинни просто дурачились.
— Профессору Кэрроу, мистер Ди, — все тем же непререкаемым тоном ответила Спраут и скрылась вместе с Джинни в замке, оставив меня у входа с улыбкой на лице.
Не знаю, какие последствия имел в виду Снейп, рисуя мне невеселые перспективы обладания Меткой, но он явно преувеличивал. Со стороны учащихся проблем не возникало и возникнуть не могло: никому не хотелось связываться с Пожирателем и, по слухам, оборотнем в одном лице, а профессора, к их чести, не делали различий между студентами. К тому же, моя репутация, сложившаяся за шесть лет учебы, была не самой худшей из возможных, поскольку единственным объектом своих опасных магических экспериментов являлся лишь я сам.
Всевозможные обязанности старосты отнимали у меня то время, которое я предпочел бы посвятить чтению купленных в Косом переулке книг. Практикумы оказались захватывающими, словно триллер, и мне не терпелось воплотить в жизнь кое-какие заклинания, но от этого воплощения меня то и дело отвлекали старосты, Кэрроу и, что хуже всего, капитаны квиддичных команд.
Я никогда не понимал квиддич и прежде был к нему равнодушен, однако теперь, оказавшись едва ли не в центре плетущихся в Хогвартсе спортивных интриг, возненавидел его всей душой, и будь моя воля, запретил бы игру ко всем чертям. Но запрещать квиддич было нельзя — спорт давал возможность выпустить пар, снять напряжение, поорать, позлиться на соперников, поболеть за своих и занять голову не изобретением изощренных методов нарушения правил, а подсчетом очков. В конечном итоге мне на выручку пришла Балстроуд. В квиддиче она разбиралась получше моего (говоря откровенно, лучше меня в нем разбирался даже Филч), и заметив, что один только вид капитанов выводит меня из равновесия, взяла разбор всех конфликтов, возникавших между командами, на себя.
Наиболее заметные перемены в отношении ко мне произошли со стороны Слагхорна. Согласно программе, в первом семестре седьмого курса мы изучали зелья, приготовление которых требовалось на вступительных экзаменах в Британский и Европейский университеты магии, а во втором должны были пройтись по всем основным положениям дисциплины и подготовиться к выпускным. Слагхорн, наконец, перестал лепить из меня гения-зельевара, способного поступить сразу на второй курс, и давал сложные, но выполнимые задачи, позволяя довести их решение до конца. К тому же, теперь он мог уделять каждому из нас больше времени, лишившись в этом году сразу трех своих учеников — Поттера, Грейнджер и Уизли.
Из всех факультетов Гриффиндор наиболее серьезно пострадал от нового закона о магглорожденных. Седьмой курс уменьшился едва ли не вполовину, шестой и пятый тоже заметно поредели. На втором месте по убыли студентов оказался Хаффлпафф; Равенкло и Слизерина закон практически не коснулся. Из-за такого сокращения седьмые курсы ходили на основные предметы вместе, и на обязательных дисциплинах народу было многовато.
Во время истории и маггловедения каждый занимался своими делами. Профессору Биннсу было все равно, слушает его кто-то или нет — он знай себе вещал о перипетиях новейшей истории, и хотя рассказы эти иногда бывали интересными, обычно я что-нибудь читал или устраивал с Пирсом бои насекомых. Мы рисовали на пергаменте жуков или тараканов, оживляли их и натравливали друг на друга. Нарисованные насекомые сражались лапами, рогами и мандибулами, и в процессе боя мы либо подрисовывали им утраченные фрагменты, либо оставляли бойцов без нашей помощи, на произвол судьбы. Иногда перед дракой мы запускали их в нарисованный лабиринт, так что прежде, чем добраться до расположенного в центре ринга, бойцам приходилось плутать по кривым переходам, возмущенно шевеля усами и пытаясь проломить двумерные стены, отделявшие их от противника.
В отличие от Биннса, Алекто Кэрроу рассказывала вдохновенно, но вся ее энергия пропадала впустую. Сперва мы восприняли ее уроки как юмористическое шоу, но быстро выяснилось, что Кэрроу не собирается нас веселить — она была настроена серьезно. Возможно, ее речи производили впечатление на первокурсников, однако седьмые курсы уже знали, что магглы хоть и бывают такими, какими их рисовало буйное воображение Алекто, но не все и не всегда. Поняв, что Кэрроу не шутит, а смеяться запрещено, мы углубились в свои занятия: писали контрольные по другим предметам, читали, переписывались или тихо болтали. Первое время никто не выступал, однако скоро нервы Гриффиндора не выдержали: защитники магглов под предводительством Лонгботтома, принявшего у Поттера эстафету правдолюбия, периодически норовили вернуть Кэрроу в реальность, желая услышать научное объяснение феномена воровства магической силы, о котором профессор с такой охотой рассуждала. Но Снейп знал, кого брать на эту должность — сестра Амикуса Кэрроу не имела никакого представления о научных достижениях магического мира, а ведь окажись на ее месте колдун с мозгами, кто знает, чем бы заканчивались подобные дискуссии.