– Неважно, я замерзла, все кости ломит, и знобит меня.
– Ляг в постель. Погрейся под одеялом.
Анастасия послушно переоделась в пижаму и легла в постель, хотя самой ей показалось бесконечно нудным лежать. Константин укрыл ее, лег рядом и обхватил руками.
– Сейчас будем пить или позже?
– Позже. Сначала подремлем.
– Я люблю тебя.
– Я тебя тоже люблю.
Без сомнения, она говорила правду. И в то же время скрывала словами свое раздражение, вызванное его присутствием и тем, что он становился еще ближе, обнимая ее и стараясь согреть, унять озноб. На самом деле она дрожала от злости и отвращения к нему. Ей до тошноты хотелось сейчас быть одной. На всем свете. Представлять ночник и терять его из виду, оставляя только бытие, и больше ничего. Как только что. И того, что Константин оставил ее, она не боялась, а желала, придумывала себе. Можно ли вообще переносить присутствие в постели мужчины с лицом матери?
– Ты куда? Ты чего встал?
Константин с удивлением посмотрел на Анастасию, сверху вниз: на вцепившиеся в подушку руки, в испуганно расширенные глаза.
– Ты что – испугалась? – Он усмехнулся. – Стакан воды выпью. Горло пересохло.
Она откинулась на подушку.
– Или мы все-таки коньяком займемся?
Коньяк был горький. Конфеты сладкие. Анастасия снова сказала:
– Я хочу нашего ребенка.
Он снова кивнул. Как легко удавалось его обманывать! Ветер бил балконной дверью, пока Константин не запер ее. Воздух прижал к стеклу сухие листья и водоросли. Анастасия закладывала конфеты за щеку и набирала в рот коньяк. Ждала, пока спирт растворит шоколад. Горько.
– Константин, – спросила она, – почему мы так долго здесь и еще ни разу не подошли к морю? И к врачу я ни разу не ходила. Для чего мы вообще сюда приехали?
Он усмехнулся:
– А ты его видела, море?
Она откинула одеяло и привстала на кровати, выглядывая в окно. Видно не было. Встала босыми ногами на пол и подошла к стеклянной двери на балкон.
– Какой ветер на улице. Дует.
Горько – сладко, горько – сладко, горько – сладко. Анастасия размазывала густую массу по небу языком, и во рту все немело. Прижалась лбом к стеклу. Слева, вдалеке, бликовало почти неподвижно под ветром… Если не знать, что море там, не искать специально глазами, то покажется очевидным, что это крыши алюминиевых ангаров, которые ничего общего с морем не имеют. Хотя при мимолетном взгляде, особенно боковым зрением, зацикленному на море сознанию могут показаться морем. Совсем близко к ее сплющенному носу, на той стороне стекла, билась сухая трава, которую она принимала за водоросли.
По ватным ногам и ускользающим мыслям Анастасия определила, что на этот раз коньяк, слава богу, действует. Она пьяна. И она не возвращалась бы к кровати, если бы не хотела поддержать это состояние, для чего необходимо снова налить из бутылки в рюмку и взять губами конфету.
– Зачем же мы в этом отеле?
– Ты права. Пора нам уже в медицинскую часть обратиться. Обследуемся… Ты знаешь, тебе в основном придется. От меня почти не зависит ничего. Так уж оно, – он усмехнулся и пожал плечами.
– А-а-а…
– А отель – это обычный отель, живи, кто хочет, но он сотрудничает с клиникой, специально, чтобы пациенты не чувствовали себя пациентами. Это очень важно, потому что многие в неволе не размножаются, – снова нервно засмеялся.
С трудом проглотив смесь, Анастасия откинулась назад и с сомнением окинула взглядом неровный потолок и стены. Пыль. Беспорядок, который сама развела за эти дни. Обстановка не слишком вязалась с ее представлением как о медицинских заведениях, так и об обычных отелях. Неуверенная – что теперь стоит сказать или стоит обрадоваться, Анастасия перевела тему:
– Почему мы все время одни? Нам бы следовало встречаться с другими людьми, общаться. Хотя бы с соседями по столику, а, милый? Нормальные люди. Вроде бы.
– Ты права, Настя. Тебе скучно, наверно, и стоит общаться.
Он снова улегся рядом и обхватил ее руками; она сморщилась, но тут же преисполнилась стыда, нежности и жалости к нему, столько отдающему и ничего не получающему взамен. От нее. Тесно прижалась к мужу, и их дыхание смешалось. Коньяк. Мужской перегар и женский перегар.
– Все у нас хорошо, и было, и будет. Кстати, здесь запрещено курить. И пить. Я бы налил еще, но бутылка пустая уже.
За ужином, прижимающая к губам салфетку Анастасия имеет такой вид, словно еда внушает ей гигиенические сомнения, и даже невидимые, но предположительно задержавшиеся на губах частички должны быть стерты. Если невозможна дезинфекция. Когда она отнимает салфетку ото рта, разлетается запах спирта, и снова думается о дезинфекции. Однако же ест с аппетитом. Супруги сидят очень прямо.