Канадские болельщики на стадионе вели себя более шумно, чем обычно. Они придумали новую рифмованную присказку: «Да, да – Канада, нет, нет – Совьет!» – и рев стоял просто ужасающий.
Гарри не надо было тратить много слов в раздевалке. Все игроки знали, как важна нам эта игра, поэтому в комнате стояла сосредоточенная тишина.
С самого начала игра пошла вяло. Казалось, ни одна из команд не в силах показать хороший хоккей: если бы любая из них начала встречу сильно, другая оказалась бы в отчаянном положении. Я следил за игрой с трибун вместе с Доном Оури и, кстати, понял, почему его прозвали Толкуном. Он не мог усидеть спокойно десятой доли секунды. Но еще неприятнее было то, что он, следя за игрой, применяет силовые приемы. Его так захватывают перипетии борьбы, что он пускает в ход локти, кулаки, стучит ногами и толкается во всех направлениях. Завтра я встану с болью в костях.
Как ни тяжко было сидеть рядом с Толкуном на трибуне, еще тяжелее было наблюдать за тем, что происходило там, на льду. Судьям Рудольфу Бате из Чехословакии и Уве Дальбергу из Швеции пришлось дать восемнадцать штрафов (одиннадцать – Канаде и семь – Советскому Союзу), чтобы сохранять контроль над игрой. Встреча шла, как любят выражаться журналисты, «очко в очко». Фил Эспозито в самом начале периода забил гол с места, которое всем нам известно, но Якушев (я действительно рад, что мне не придется с ним встречаться в играх НХЛ) спустя десять минут обыграл Парка и футов с тридцати сравнял счет. Билл Уайт на семнадцатой минуте находился на скамейке штрафников за неправильную блокировку игрока, когда Петров забил шайбу. Однако Эспо, когда стрелки на табло показывали 17 мин. 34 сек., получает тонкий пас от Сержа Савара, снова обыгрывает Третьяка и делает ничью.
Второй период игроки проводили в основном на скамейке штрафников. В начале третьей двадцатиминутки Род Джилберт удивил Третьяка, выехав из-за ворот и вогнав шайбу между его ног в сетку. (Канадские журналисты называют теперь Рода «бешеным псом» из-за того агрессивного стиля игры, который он продемонстрировал в Москве; действительно, он просто нокаутирует своих противников во всех углах площадки.) Потом снова этот Якушев, который, видимо, превзойдет к концу серии самого Маховлича, в момент, когда его команда играла в большинстве, снова сравнивает счет.
Часы продолжали отсчет времени, и было очевидно, что игра закончится со счетом 3:3. Однако за три с половиной минуты до конца игры Борис Михайлов и Гэри Бергман удаляются за изрядную потасовку в углу, после чего русские уходят в защиту. Оставалось примерно две минуты до финального свистка, когда Савар завладел шайбой в середине площадки и отдал пас Хендерсону, находящемуся впереди. Пол пересек синюю линию, сделал обманное движение вправо, ушел влево, оставляя защитника Геннадия Цыганкова где-то в Ленинграде или в Киеве, и вышел на Третьяка. Как только вратарь откатился назад, Хендерсон направил шайбу выше правого плеча Третьяка – прямо под верхнюю штангу – и зажег красный свет. Хендерсон распластался на льду, Третьяк тоже. В течение последних двух минут Тони Эспозито буквально спасает ворота, наша команда успешно сражается в меньшинстве – и счет в серии сравнивается: каждая команда имеет по 3 победы, 3 поражения и по ничьей.
У меня были смешанные чувства, когда я шел по коридору в раздевалку. Конечно, я был счастлив, что мы выиграли, но теперь я понимал, что надо выигрывать и последнюю игру. А в воротах буду стоять я. Эх, можно было бы так чудесно, без напряжения, провести оставшиеся два дня! Я нервничал, в то время как все остальные канадцы торжествовали победу. Они даже распевали «Звените, колокола!» Нет, я не мог разделить с ними радость победы в данную минуту.
Я вошел в раздевалку, чтобы поздравить ребят. Прежде чем я смог открыть рот, один из игроков крикнул мне: «Лучше готовься к четвергу, верзила!» Он хотел пошутить, и мы оба рассмеялись, но осадок все-таки остался. Не кому-нибудь, а мне придется понервничать эти два дня. Я вышел, чтобы встретить Линду. В руке я держал амулет – игрушечного вратаря, которого мне перед игрой подарила дочь работника австрийского посольства. Может быть, если я заведу себе игрушку, она поможет остановить русских в четверг вечером?
Советская пресса снова обрушилась на нас за то, что она называла «неприкрытой грубостью». «Советская Россия» обвиняет наших игроков в жестокости за то, что защитник Рагулин «получил травму» и вынужден был играть с «пластырем» на лице. «Харламов не играл вчера вечером из-за травмы, – писала газета, – которая была вызвана настоящей охотой, организованной за ним канадскими хоккеистами в шестой игре». Описывая второй период, когда обе команды довольно часто посещали скамью штрафников, Виктор Синявский писал: «Казалось, что ледяная площадка стала больше. Причина этого заключалась в том, что скамейка штрафников не пустовала». Но что мне больше всего понравилось в его заметке, это описание потасовки Бергмана и Михайлова: «За несколько минут до окончания игры канадцы начали драку. Судьи приняли странное решение: Бергман, начавший драку, покинул лед, а за ним и Михайлов». Я же видел, как Михайлов подъехал в Бергману в момент, когда Гэри пытался прижать шайбу к борту, и несколько раз ударил Берги по ноге.
Но больше всего удивила меня фраза, сказанная Бобровым. Говоря о победном голе Хендерсона, он заметил: «Цыганков стоил нам игры». Не «защитник стоил нам игры» – «Цыганков стоил нам игры». Выходит, команда выигрывает, а игрок терпит поражение. Странно.
Я просыпался и ворочался всю ночь, и даже во время завтрака не смог избавиться от напряжения. Фил Эспозито, проходя мимо, обронил: «Тебе, мальчик, придется постараться завтра вечером». Он имел в виду только хорошее, я знаю это, но тем не менее и здесь было то же самое. Никто никогда не идет к защитнику или нападающему, чтобы сказать: «Ты должен выиграть для нас». Идут к вратарю. Если • вратарь не вносит свой вклад в общие усилия, команда обычно проигрывает. У нападающего или защитника могут быть плохие вечера, а команда может выиграть, потому что какой-то другой форвард или защитник в этот вечер был в ударе.
Во время тренировки мои ноги были резиновыми, как две губки, а руки скованы. Голова моя была безнадежно занята мыслями о «завтрашнем вечере». Когда же наконец наступит этот завтрашний вечер и все будет позади? Мне надо было отвлечься. Поэтому остаток дня я провел, гуляя по Москве с Линдой, Бобом Льюисом из журнала «Тайм» и переводчицей, молодой женщиной по имени Ирина, которая несколько недель как стала матерью, и это был ее первый рабочий день после отпуска. Вначале она была весьма холодна с нами, но постепенно наши отношения стали более дружественными. Она повела нас на Новодевичье кладбище, самое большое в Москве. Кладбище! Самое подходящее место по моему нынешнему состоянию духа!
Когда мы проезжали по Ленинским горам, осматривая сверху стадион имени В. И. Ленина и город, мы увидели сборную команду СССР по прыжкам с трамплина. Вчерашний снег уже расстаял, но прыгуны тренировались на восьмидесятиметровом трамплине, дорожка которого была сделана из полиэтилена.
Вечером мы с Линдой пошли посмотреть балет «Анна Каренина» по роману Толстого. Мы сидели в первом ряду балкона, чуть выше уровня партера, и у нас была прекрасная возможность наблюдать чудесное выступление примыбалерины Советского Союза Майи Плисецкой.
28 СЕНТЯБРЯ
Меня охватил панический страх: вдруг я съел что-нибудь недоброкачественное и заболею. Я пытался поспать час-полтора, но лишь беспокойно метался по постели. Никогда в жизни мне не было так противно, я ни разу не испытывал подобного напряжения. Уже два дня я ужасно нервничаю. Даже когда я занят тем, что не имеет никакого отношения к хоккею, охватившее меня чувство не проходит: у меня подводит живот, деревенеют ноги, мной овладевает страх. Когда я иду по улице Горького к Красной площади, чтобы подышать свежим воздухом, я стараюсь делать глубокие вдохи и успокоить расходившиеся нервы.