Лючия зарыдала.
Бертолло смотрел на нее с легкой жалостью. Сколько таких пытались испытать на нем свои коварные штучки… Он ломал их всех. Раскрывал их хитрости, маленькие женские хитрости, такие же наивные, как и женские глупости…
– Закончим партию? – предложил он.
Ресницы Лючии прикрыли красные от слёз глаза. Шанс. Еще один шанс. Только не улыбнуться торжествующе…
Но кардинал уже натягивал перчатки.
– Возьму вашу главную фигуру, – улыбнулся Бертолло.
Ферзь встал на место белого короля. Смазанный сумасшедшей дозой яда король пойманной мухой затрепыхался в перчатке.
Лючия выдохнула.
Слишком умен.
– Могу предположить, что ваша матушка, отправившая на тот свет немало достойных мессиров, предусмотрела и запасной путь, – усмехнулся кардинал. – Это ведь она научила вас всем этим женским премудростям – пропитанным ядом перчаткам, книгам, которые смертельно опасно листать… Вы ведь не могли знать, какими фигурами я буду играть – белыми или черными, поэтому не могли смазать фигуры слишком сильным ядом, против которого териак был бы бессилен…
– Вы дьявол.
– Я просто умею рассуждать. Полагаю, основной удар жертва должна получить от… короля? Правильно?
Лючия сглотнула, не отводя взгляда от проклятой фигуры.
– Вы ведь хотели проиграть? – Лазаро усмехнулся, и синьора Карро впервые увидела зубы кардинала. Они были белыми и мелкими. Потом губы вновь стянулись в тонкую ниточку.
Увиливать не было смысла.
– Да, – кивнула Лючия. – Я хотела, чтобы вы взяли в руки короля. Своего или моего. Но вы не делали рокировку. Вы меня убьете?
– Нет, сначала я вас истерзаю, – обнажил мелкие, ровные зубы Бертолло и прикоснулся к своему, черному, королю. – А потом посмотрим. Полагаю, вы получите чарующую гамму наслаждений, коленопреклоненно моля меня о пощаде на глазах вашего мужа, отца и братьев. Вы будете обнаженной. Пол будет холодным. Но ваши мольбы – жаркими, ведь я оставляю вам надежду, что пощажу последнего…
Бертолло резко встал, швырнув короля через плечо. Черный властелин ударился о стену, раскололся, и два крупных куска адской смолы сгустками крови покатились по плитам мраморного пола.
– Стоило ли со мной играть? – приподнял бровь Бертолло.
– Стоило, – ответила Люция, дерзко тряхнув головой, и огоньки свечей согласно и радостно кивнули в такт ее движению.
Кардинал рассмеялся хрипло, по-вороньи, и грубо увлек женщину в сторону оконной ниши – он желал, чтобы этот позор семейств Карро и Паччини видел весь город. Усадил на подоконник, резко задрал юбки. Лючия спиной чувствовала, как на площади у палаццо останавливается один прохожий, другой, вытаращив глаза и раскрыв рот… Видели ли они, с кем собирается согрешить супруга Джованни дель Карро? Или пока еще гадали, застыв с раскрытыми ртами перед возмутительным, безнравственным зрелищем? Лючия дрожала от стыда, возбуждения и азарта, чувствуя, как обнаженная ножка касается бедра противника. «Я играю на своем поле», – пронеслось в голове.
Лючия закрыла глаза.
– Как приятно… – прошептала она.
Кардинал самодовольно усмехнулся, вторгаясь в темные глубины неразгаданной женской сущности.
Лючия беззвучно закончила фразу, Бертолло уловил дуновение, слетевшее с ее губ.
– … поставить подножку? – с недоумением переспросил он.
И тут же вскинул взгляд, прозревая. Но дремавшая пружина уже распрямилась, тонкая острая игла выскользнула из затаившегося смертоносного механизма и рванулась навстречу мужскому естеству из влажной тьмы, опасной и непокорной, как хаос предвечного океана. Абсолюту, порядку, мужчине только кажется, что он усмирил эти тысячелетние глубины, но во Вселенной властвует…
Лазаро Бертолло не смог бы завершить эту мысль, так как в его лексиконе не имелось еще слова «энтропия». Да ему в этот момент, наверное, было не до философии. Палаццо огласился нечеловеческим воплем попавшегося «на зубок» кардинала.
Осколки черного короля на полу медленно стекались в единую фигуру из темного янтаря, отсвечивая в лучах заходящего солнца багрянцем и кровью.
Вечером Лючия дель Карро сидела у зеркала, в котором отражались два лица – молодой очаровательной женщины в самом расцвете своего шестнадцатилетия и другой, зрелой, лет тридцати.
– Всё получилось? – спросила мать, пряча в ларец ожерелье работы флорентийских ювелиров. – Были какие-то сложности, дочка?
– Никаких.
Она улыбнулась отражению, дерзко обнажив ровные белые зубки. В голове билось торжествующее: «Лазаро, тебе не воскреснуть!»