Катил Якушев действительно легко, непринужденно, бросая короткие фразы выходившим на лед игрокам. Кое–кого я знал по прежним годам в Швеции. Вот, например, защитник из «Ак Барса» Дмитрий Ерофеев, самый возрастной хоккеист сборной, главным тренером которой был назначен в тот момент Владимир Плющев, смело взявший курс на омоложение команды. Всего семерых хоккеистов оставил в сборной из состава, выигравшего под руководством Бориса Михайлова серебряные медали на мировом первенстве 2002 года в Швеции. Решительный шаг, что и говорить.
И хотелось, очень хотелось, чтобы у Плющева все получилось. Все–таки он демонстрировал твердую решимость победить, не скрывал того, что пришел в сборную с большим желанием работать. В Плющеве чувствовался кураж, уверенность в своих силах (что, впрочем, некоторые мои коллеги по перу называли самоуверенностью). А какой тренер без характера? Поставил Плющев (в свои 48 лет тоже называвшийся в газетах почему–то молодым) два условия, настоял на своем: сам определю состав, сам подберу себе помощников. Руководство Федерации хоккея ему ни в чем не препятствовало. А еще вызывало симпатии то обстоятельство, что был Плющев из новой тренерской поросли, не из старой «обоймы» уже знакомых по многим годам имен и фамилий, носители которых проходили, сменяя друг друга, испытания сборной страны. А новое имя всегда возбуждает и новые надежды.
Вот они на льду, ребята, с которыми строил честолюбивые планы Владимир Анатольевич: Суглобов, Прошкин, Антипов, Вышедкевич, Семин, Соин, Зиновьев, Гуськов, Архипов, Григоренко. А тут еще и подкрепление прибыло из Национальной хоккейной лиги США (НХЛ), такое с виду солидное: Фролов, Калинин, Дацюк, Сапрыкин, Новосельцев. И Ковальчук, уже ставший в свои 20 лет подлинной звездой в североамериканской НХЛ. Теперь можно сознаться: поехал я в Одинцово и увлек с собой Николая Семёновича больше из желания поглядеть вблизи на этот суперталант. Еще в Швеции доходили до меня слухи о том, что появился в московском «Спартаке» мальчишка, обладающий уникальными качествами. В 16 лет дебютировал в играх за взрослую команду московского «Спартака», стал чемпионом мира среди юношей в возрасте не старше 17 лет. Клюшку этого паренька, — впервые в истории ставшего чемпионом в таком юном возрасте — забрали тогда аж в знаменитый Музей хоккейной славы в Торонто! Сам Эпштейн мне говаривал в минуту откровений: «Хороший парень, слов нет, я и на хоккей иной раз хожу, чтобы на него посмотреть». А такая оценка хоккейного академика многого стоит. Уж теперь–то я точно знаю, что любящий, даже обожающий выдающихся хоккеистов Эпштейн раньше срока никогда похвал не раздавал. А раз хвалил — значит, игрок действительно незаурядный.
Тренировка шла как тренировка. Разминка вратарей, затем отработка стандартных положений: выходы два на одного, игра в численном большинстве, двусторонка, буллиты. А я все наблюдал за Ковальчуком. Он исполнял хоккейные пенальти, не мудрствуя лукаво. Крюком клюшки небрежно толкал шайбу на пару метров вперед, стремительно настигал ее, делал несколько шагов и низом мощно и точно бросал в левый от Максима Соколова угол. И всякий раз — в цель. С методичностью и меткостью электронного робота. Вратарь, пожалуй, знал, куда, в какой угол Ковальчук бросит, но шайба направлялась с такой точностью и летела с такой силой, что отбить ее не представлялось возможным. «Молодец, — прокомментировал Эпштейн, — экономно работает, ни одного лишнего движения». И только один раз Илья «киксанул», когда решил пойти в обводку, и Соколов ту шайбу накрыл. И этот эпизод от внимательного эпштейновского взгляда не ускользнул: «Вот видишь, начал водить и сразу же смазал». А я в этот момент вспомнил ответ Вячеслава Старшинова на вопрос, в чем секрет его высокой результативности исполнения буллитов и реализации положений при выходе один на один с вратарем: «Если один выходишь к воротам, то сильный и точный бросок в угол метров с трех вратарь практически не способен отразить».
И он доказал это своей блестящей игрой, наколотив в ворота соперников великое множество шайб. Подтверждение верности этого хоккейного «наставления» мы увидели и в действиях молодого Ковальчука.
Мне импонировало, что вел себя на льду Илья спокойно, раскованно, по–свойски, перешучивался с товарищами по команде, отдавал пасы, бросал, совершал ускорения, когда но свисткам тренеров игроки всей командой катились по кругу. Словом, чувствовал себя, как дома, никакого намека на «звездность», от работы не отлынивал и в целом вызывал симпатии. А под конец тренировки, когда хоккеисты покидали лед, я окликнул Илью и, кивнув на Эпштейна, спросил: «Знаешь этого человека?». — «Еще бы», — широко улыбнулся в ответ Ковальчук. И тогда я сфотографировал их вместе — 83–летнего Николая Семёновича Эпштейна, одного из творцов, созидателей отечественного хоккея, и одного из ярких представителей отечественной хоккейной школы конца прошлого — начала нынешнего века Илью Ковальчука, появившегося на свет немногим более 20 лет назад. И подумал, что вот, мол, какой прекрасный снимок, запечатлевший славное прошлое нашего хоккея и его настоящее, а быть может, и будущее. Хотя, конечно, кольнула и мысль, что будущее это — североамериканское, коль блещет звезда Ковальчука в матчах НХЛ.