— Он и сейчас эту свою восторженность в душе сохранил. По–прежнему думает, что мы все еще молодые, и нам на тренировках «Русского золота» так иногда втыкает. «Вы чего не бежите–то?!» — прикрикнет. «Семёныч, — отвечаешь, — да куда ж бежать–то, сил уж нет до бортика доехать». А он ворчит, в нем все еще живет его тренерская душа, он все еще тот же, чуточку наивный, все близко принимает к сердцу. Русская культура в Семёныче живет, самая настоящая, какая в прежние времена была. Нам ее сейчас всем очень не хватает.
Ай, да Гусев, ай, да молодец! Но одной его «байке» (а какой хоккей без «баек») я все же не поверил.
— Они в Воскресенске лед нарочно подтапливали перед матчами с нами, ведь у них в «Химике» постоянная мечта была — как бы обыграть ЦСКА. И все разговоры о том, что ЦСКА к «Химику» пренебрежительно относился — это треп. Наоборот, мы к тем игрокам подходили очень серьезно, особенно — на выезде. Это всегда были очень тяжелые, но и очень интересные матчи. А лед подтапливали, факт. Свет же не выключишь во Дворце спорта, а выиграть хочется. И они технику своему подтопи лед. На мягком–то льду катание не такое быстрое, вязкое, и шайба не так быстро скользит. Володька Петров, помню, судье говорит: «Что вы шайбу какую–то плохую взяли. Дайте другую». Словом, играть против «Химика» было всегда тяжело.
Александр Гусев — коренной москвич, родился недалеко от театра Советской Армии. И двадцать пять лет прожил на улице Писцовой, недалеко от Башиловской.
— Если честно, то рос я хулиганом. Когда мне было четыре года, мы еще жили в подвале, в одной комнатке, отец мне привез коньки. Он работал музыкантом в Краснознаменном ансамбле песни и пляски Советской Армии, играл на домбре. Всю войну ездил с концертами по фронтам. У отца стоял верстак, он любил рукодельничать, клюшку мне сделал, проклеил ее столярным клеем. И я от отца унаследовал любовь что–то самому смастерить. И вот отец из очередной поездки привез мне коньки. Эти коньки привертывались к ботинкам специальным ключиком с двух сторон. И отец вынес меня из подвала на руках и поставил на лед. Даже не на лед, а на такой очень уплотненный снег. Дворовый. И я поехал, заболев с тех пор коньками. И вот уже сколько лет бегаю, бегаю, бегаю…
Молодому Гусеву, отец которого играл в ансамбле Советской Армии, путь был только в ЦСКА.
— И я один через пол–Москвы поехал записываться в секцию ЦСКА в «Сокольниках». А «Спартак» играл на Ширяевом поле. Было мне тогда десять лет, я даже матери ничего не сказал. Мама у меня в ЦДСА работала бухгалтером и, естественно, знала всех спортсменов. Тем более, что во время войны она работала в ресторане ЦДСА. Тренер Борис Иванович Афанасьев, он в ЦДСА был вторым вратарем после Мкртычана, меня в секцию не принял. Приехал я домой расстроенный, чего там говорить. Слезы в глазах. Мать: «Что такое, Саш, что такое?» — Я ей: «Да вот, мам, в секцию не взяли».
И она на следующий день к Борису Ивановичу пошла: «Ты что ж, Боря, а? Моего парня в секцию к себе не взял!». После этого вопрос быстро решился. И уже первый сезон играл я за 1945 год рождения, хотя сам рождения 1947 года. Но первая команда мальчиков была — 1945 года. Из наиболее известных этого года рождения играл в «Спартаке» Витька Ярославцев, большой талант был.
Но вообще–то из всех пацанов в секциях на самый верх выбираются единицы. Со мной много хороших ребят играло, а на самый верх выбился я один. Из 1948 года — только Валерка Харламов, из 1949 — Блинов Юрка. Такая логика, надо много работать, а главное — очень хотеть играть. Ведь бьют и в мальчишеском возрасте, приходится терпеть, преодолевать, характер вырабатывать.
— А как же это, Саша, тебя с Харламовым Тарасов в Чебаркуль отправил в ссылку?
— Тогда такой состав в ЦСКА был сильнейший, не пробьешься. Он нас вызвал и говорит: вы молодые, в составе основном вам места пока нет, а чего вам сидеть здесь запасными? Поезжайте–ка, помогите пока нашей команде «Звезда» в Чебаркуле.
— Ладно, ладно, Саша, а вот рассказывают, что Тарасов посмотрел со стороны на Харламова, которого ему рекламировал Кулагин, и бросил историческую фразу: «Советскому хоккею такие коньки–горбунки не нужны!
— Ну, может, он и сказал что–то такое, я не слышал, — верный себе молвил Гусев. — Чего кто только не говорит. Но оказались мы с Валеркой в Чебаркуле.
— У вас–то класс был выше, чем у тамошних?
— Где–то, может, и повыше, — согласно кивнул Гусев. — И мы 8 ноября поехали в Чебаркуль, это было как раз в год 50–летия советской власти. Из дому уезжать было неохота, скажу честно. А Валерка там класс показывал. Много шайб забивал. И вот слушай: последнюю игру мы выигрываем, выходим в более высокую лигу, на стадионе тысяч шесть народу. Подхватывают на плечи и несут с восторгом через весь город. Всенародное ликование. Я им говорю сверху: «Ребята, несите уж прямо к магазину». И что ты думаешь, так прямо к дверям и принесли. Вот она любовь–то всенародная…