– О Господи, да за что же, – завыла толстуха, – это они меня подбили на клевету.
– За навет и клевету, – закончил отец Иона.
– Я не виновата, Господи, ну вы хотя бы денег у мужа не берите. Он убьет меня.
– Не убьет, – заверил толстуху отец Николас, – то грех, а вот поучить тебя пускай поучит, чтобы урок был.
– Да и так уже будет, – рыдала женщина. – Не берите денег с него.
– Ему и самому урок будет, как в блуд ходить, – добавил отец Иоганн.
Бабы рыдали, их пришлось затыкать, чтобы не мешали отцу Ионе читать приговор. Только злобная Магда Липке молчала, таращилась на судей да горела внутри огнем злобы.
– Трибунал приговаривает, – продолжал толстый прелат-комиссар тихим голосом, – Вольфганга Веберкляйна, писаря городского магистрата, к десяти талерам земли Ребенрее штрафа в пользу Святого трибунала инквизиции. За корысть. И пусть два талера, что взял за подлое дело, тоже принесет.
Юноша встал и низко кланялся несколько раз судьям.
Волков думал, что уже закончили, но, к его удивлению, отец Иона продолжил чтение приговора:
– Святая инквизиция также постановила Гертруду Вайс, вдову… Ее что-то нету здесь, – удивлялся монах, – ну да ладно, бить ее у столба кнутом пять раз и взять с нее два талера земли Ребенрее штрафа в пользу трибунала. А также пусть она день стоит у столба, чтобы все видели ее.
Брюнхвальд озадаченно уставился на Волкова, но тот сам об этом слышал впервые и тоже был удивлен.
– Деньги все пусть выплатит городской магистрат из казны, а город потом все деньги взыщет с виновных.
Люди из магистрата и сам бургомистр рады такому раскладу не были, стояли с кислыми лицами. Да разве тут поспоришь?
– Святым отцам города Алька ночью быть при осужденных, исповедовать их и дать им причастие. На том все. Трибунал свою работу закончил. Кавалер, добрый человек, проследите, чтобы приговор зачитали на рыночной площади и у главной кирхи города. Да простит нас Господь.
Люди стали расходиться, завывших с новой силой женщин потащили в тюрьму. Приговор Волков забрал у писаря и передал Брюнхвальду, а сам поспешил поймать Гюнтерига:
– Господин бургомистр, деньги мне принесите сегодня, мне нужно будет с трактирщиком рассчитаться.
Господин Гюнтериг кивнул невесело.
– И те десять монет, что обещали мне за содействие вашему писарю. Не забудьте.
Бургомистр опять кивнул.
– И не забудьте, что к рассвету эшафот на площади должен быть готов. И чтобы лавки для святых отцов имелись.
На этот раз Гюнтериг даже не кивнул, только смотрел на Волкова, поджав губы.
– И не смотрите на меня так, вон на баб своих так смотрите, – злился кавалер, – если бы не они, мы бы тут не оказались.
Господин бургомистр и на этот раз промолчал.
Он еще не доехал до постоялого двора, как его догнал Брюнхвальд и заговорил сразу:
– Отчего попы вдову решили наказать?
Волков глянул на него удивленно, но ничего не ответил.
– А вы знали, что вдову пороть собираются? – продолжал ротмистр – видно, этот вопрос не давал ему покоя.
– Нет, с чего мне знать, я ж не выношу приговоров.
– За что бабу бить будут, непонятно.
– Все понятно, за блуд.
Волкову было понятно, а вот Брюнхвальду нет, он не соглашался.
– Так, не замужем она.
– Карл, я не буду спорить, мне все равно.
Они въехали во двор трактира, но, видимо, ротмистр не считал разговор законченным:
– Кнутом бить будут, да еще два талера возьмут.
– Ничего, не обеднеет, сыр всегда людям требуется.
– И еще у столба стоять весь день, на позоре.
– Карл, что вы хотите? – Волков слез с коня.
– Может, попросить попов, чтобы изменили приговор? – предложил Брюнхвальд.
– Вы в своем уме? – Волков стал пристально его разглядывать. – Изменить приговор? Да Максимилиан его уже на рынке прочел, теперь у церкви читает, и с чего бы попам менять приговор? А-а, старый вы дурень, Брюнхвальд, – догадался кавалер, – вам что, приглянулась вдова?
– При чем здесь это, – бурчал ротмистр, – приговор несправедливый.
– А по мне, так справедливый.
– Пять ударов кнутом по женской коже? Справедливо?
– Скажем Сычу, чтобы бил милостиво и не попортил кожу.
– А два талера?
– Карл, я целыми днями думаю о том, чем платить вашим людям и вам, – начинал злиться Волков, – и я даже представить боюсь, сколько еще с меня попросит трактирщик за постой. И уж я, не задумываясь, возьму с вдовы два талера, а раз вы так за нее переживаете, отдайте эти пару монет сами.
Брюнхвальд насупился, стал таким, каким Волков его увидел в первый раз, суровым и жестким:
– У столба ее будут день привязанной держать.