– Так всегда и бывает. Коли у осужденной есть покровители, так они, греха не боясь, всегда противодействуют.
– Да, так всегда и бывает. Не впервой нам, – заверил отец Иоганн.
– Хворь моя, слава Богу, отошла, сила во мне есть, – сказал отец Иона, – завтра утром вынесем приговор праведный. Послезавтра проследим о его исполнении, поглядим казнь, в обед помолимся, а после обеда и отъедем дальше.
– Казнь? – удивился кавалер.
– Так не до смерти, конечно, серебро возьмем, а все виновные будут кнутом биты у столба, – успокоил отец Иоганн.
– Языки, – добавил отец Николас.
– Ах да, – вспомнил отец Иоганн, – конечно. Еще усечение языка за навет положено.
– Усечение языка? – вслух думал Волков. – Немилосердно, как бабам да без языка?
– А по-другому нет сил бороться со злоязычием, – говорил отец Иона, вздыхая тягостно, – у нас на пять доносов – четыре навета.
– Клевещут людишки друг на друга, хотя клевета и большой грех, а все равно клевещут, – соглашались святые отцы.
– А вы молодец, – хвалили его попы, – с делом быстро управились и мятежников усмирили.
– Будем писать отцу Иллариону, что довольны вами, господин рыцарь, – говорил отец Иона, изнывая в ожидании обеда и глазами ища мальчишку, что кушанья носит.
А время уже подошло, им стали подавать блюда на стол. Волков заказал себе еду, как и положено – постную.
В плохом настроении после простой еды он валялся раздетый и босой на своей кровати, опять читая письмо от отца Семиона. Когда пришел Сыч и постучался в дверь, Волков, не вставая с кровати, велел войти и спросил:
– Просьбу мою исполнил?
– Все сделал, как вы просили, теперь эта паскуда нас до гробовой доски не забудет, – ухмылялся Фриц Ламме. – Мы ее по очереди в зад имели и рот ей завязали, чтобы не орала, так она выть стала и глаза таращила так, что они чуть не вывалились, и она едва не обделалась от натуги, а мы от смеха чуть не померли…
Он бы и дальше рассказывал свои веселые истории, да кавалеру надоело, он перебил его:
– Я не про то тебя спрашивал, ты палку принес мне?
– А, вы про это? – догадался Сыч, показав Волкову крепкую узловатую палку. – Вам с ней ходить неудобно будет, лучше состругать удобную. С перекладиной.
Кавалер встал с кровати, взял у Сыча палку, взвесил ее в руке и остался ей доволен. Не сказав ни слова, он врезал палачу, да так крепко и скоро, что тот и увернуться не успел.
– Ох, Господи! – заорал тот.
А Волков стал лупить его, бил сильно и приговаривал:
– Руки опустил, я сказал, опустил руки. Пес шелудивый, паскудник, стань ровно.
Он бил его по ляжкам, по ребрам. Фриц Ламме поднимал руки, чтобы защититься, тогда кавалер замирал с поднятой палкой и говорил снова:
– Я сказал тебе руки опустить.
Сыч послушно опускал руки и получал страшный удар по левой ляжке, от которого его всего продергивало, и он кривился, силясь не заорать.
Он сгибался, и от нового удара по боку сбивалось дыхание, а кавалер не успокаивался, особенно когда вспоминал, что Сыч еще и к Брунхильде ходил, и от того еще больше бесился.
Волков отбил ему ноги, и руки, и спину, и бок – отбил все, только по башке не лупил, и остановился, когда Фриц Ламме просто не мог уже стоять и упал. Скрючился на полу и трясся от боли и напряжения, а по щекам его текли слезы. Он тяжело дышал, словно бежал долго.
Кавалер поставил ему на спину ногу и спросил:
– Знаешь, за что?
– За бабу эту старую. Паскуду Липке.
– Значит, знаешь.
– Знаю, экселенц, – хрипел Сыч. – Простите. Не ведаю, как так произошло, меня эти двое…
– Не ври! Не смей мне врать! – Он опять замахнулся палкой, да бить не стал. – Не они тебя подбили, а ты их.
– Да, экселенц, простите.
– Считай, что простил, но, если еще раз меня так подведешь, на прощение не надейся, сдам тебя родственникам, пускай тебя оскопят и повесят.
– Спасибо, экселенц.
– Убирайся.
Волков откинул в угол палку и лег на кровать. Только стал успокаиваться, да полежать ему не пришлось, в дверь постучали.
– Кто?
– Брюнхвальд, кавалер.
– Входите, Карл.
Ротмистр был при оружии, доспехе и со шлемом в руке.
– Господин кавалер, наша корпорация просит вас быть сейчас у северного выезда из города.
Волков сел на кровати, по полному доспеху все сразу понял:
– Братский суд?
– Братский суд, – кивнул Брюнхвальд.
… Когда солдаты ротмистра шли сюда, в Альк, никакого барабана у них Волков не видел – может, в обозе везли. Но сейчас барабанщик бил в него, когда они с Карлом приблизились. За ними ехал Максимилиан, вез штандарт кавалера – он и Ёган были в одежде с гербом и в цветах Волкова.