Вернемтесь, однако, к течению сей повести. Сэр Христ. нам на пятки наступает, говорю я Вальтеру, посему надлежит нам отписать отчет в Комиссию: я Вам его теперь буду диктовать, Вы же после перепишете набело. И прочищаю горло, чувствуя во рту вкус крови. Достопочтенным Имярек. В Комиссию по постройке семи новых церквей в Лондоне и Вестминстере. Января 13 числа, 1712, из конторы по работам, Скотленд–ярд. Милостивые государи, подчиняясь вашим приказаниям, нижайше предоставляю мой отчет, получивши указание от сэра Х–фора Рена, Инспектора по работам Ея Величества, дабы церкви сии поступили полностью в мое распоряжение. Будучи изрядно удачливы в отношении погоды, достигли мы великого продвижения с возведением новой церкви в Спиттль–фильдсе. Кладка с западной стороны теперь целиком завершена, портик же будет покрыт свинцом не медля. Штукатурныя работы продвинулись изрядно, и сим же месяцем пошлю указания касательно до оборудования галлереи и внутренности. Колокольня воздвигается, и со времени последнего моего отчета прибавила в вышине около пятнадцати футов. (У самого же вот какая мысль вертится в голове на сей счет: колокол сделаю всего один, ибо излишний звон вызывает беспокойство у Духов). Что принадлежит до других церквей, каковыя строить была мне дана комиссия: новая церковь в Лаймгаусе продвинулась до вышины, по нынешнему времени надлежащей, и для пользы дела следует теперь работу до поры остановить. Сей рисунок изображает половину внешности здания — сделайте любезность, Вальтер, присовокупите его, — сработанного в манере простой, а выполнено будет большею частию в тесаном камне. К стенам прибавил я тонкия пилястры, какия нетрудно выполнить по верху кирпичной кладки. Кровле же придал форму старинную, которую, по опыту всех времен, находят наинадежной — всем протчим нельзя доверять, не удвоивши толщины стен. Когда каменщик пришлет мне свои чертежи, дам вам знать точную оценку стоимости и возвращу вам обратно изначальныя наброски, ибо в руках рабочих сии вскоре сделаются столь истрепаны, что те не сумеют по ним довести работу до завершения. Сие принадлежит до церкви в Лаймгаусе. Основанье Ваппингской новой церкви поднято в вышину до уровня земли и готово принять сооружение, подобное тому, коего чертежи и планы к сему прилагаю. Сие принадлежит до церкви в Ваппинге. Надеемся, что достопочтенному Совету угодно будет руководить строительством сих сооружений, и просим, чтобы землю оную обнести кирпичом, дабы воспрепятствовать черни и праздному сброду проникать в нутрь и изыскивать способы непрестанно чинить безобразия. А за сим, Вальтер, прибавьте вот что: подчиняясь вашим приказаниям, я осмотрел четыре протчих указанных прихода и места для церквей, каковые приходы и места нижайше предлагаю следующие, сиречь. Здесь же, Вальтер, поставьте точныя расположения Св. Марии Вулнот, новых церквей в Блумсбури и Гриниче, да церкви Малого Св. Гуго на Блек–степ–лене.
Вы про ту вонючую улочку близь Мор–фильдса?
Пишите так: Блек–степ–лен. А после закончите следующим манером: все настоящее нижайше представлено покорнейшим слугой вашим, ожидающим распоряжений. Остаюсь Николас Дайер, младший Инспектор конторы по работам Ея Величества, Скотленд–ярд.
Когда же перепишете набело, Вальтер, запирайте чернила, сумасброд Вы эдакой. Тут я положил руку на его шею, от чего он вздрогнул и поглядел на меня искоса. Не будет Вам сегодня ни веселых домов с музыкой, ни танцев, говорю в шутку; а в придачу подумал про себя: нет, да и вряд ли им быть, коли пойдешь по моим стопам. Время уж близилось к восьми часам, и туман закрывал Луну, да так, что сам двор сделался залит красным, даже мне становилось не по себе, когда я на него выглядывал; да и то, говоря по чести, в душе у меня теснилось такое множество опасений, что хоть наземь от них вались. Однакожь я взял свой суконный плащ, что висел на колышке в передней, и кликнул Вальтера: поторопливайтесь с письмом, ибо, как сказано в проповеди, бытие наше в мире сем есть зыбко до крайности. А он в ответ мне засмеялся гавкающим своим смехом.
Вышедши на Вайтгалл, я тотчас крикнул извощика. Остановилась карета старинного виду с окнами не стеклянными, но жестяными, проткнутыми, словно решето, чтобы воздуху возможно было проникать через дыры; я прижался к ним глазами, дабы видеть город, едучи через него, и он был от того весь разбит на кусочки: инде собака воет, инде ребенок бежит. Однакожь освещение и шум были мне приятны, так что я воображал себя грозным владыкою собственных своих земель. Церкви мои останутся стоять, размышлял я, едучи по дороге; что построил уголь, то не погребет пепел. Довольно жил я ради других, словно белка в колесе, теперь пришла пора начинать ради себя самого. Изменить сию вещь, именуемую Временем, я не могу, однако могу переменить его стать, и, подобно тому, как мальчишки повертывают зеркало супротив Солнца, так же и я вас всех ослеплю. Так и катили вперед мои мысли, громыхаючи, подобно карете, их везшей, каретою же тою было мое бедное тело.
Столпотворенье карет было столь велико, что, когда мы добрались до Фенчерч–стрита, пришлось мне сойти на Биллитер–лене и шагать пешком в толчее вдоль Леденгалл–стрита; под конец мне удалось проскочить в пустое место промеж двумя каретами и перейти через улицу, что вела к Грас–черч–стриту. Я вошел в Лайм–стрит, ибо теперь дорога была мне знакома, миновал множество улиц и поворотов, покуда не добрался до Мор–фильдса; за сим, тотчас за аптекою с козлом на вывеске, обнаружил я узкую дорожку, темную, словно погребальный склеп, вонявшую тухлою рыбою и выгребною ямою. Была там дверь, а на ней знак, и я тихонько постучал. Пришла пора сочесться — пускай увидят, на какие прекрасныя дела я способен.
Ибо, оборачиваясь на годы, которые прожил, сбирая их в памяти своей, я вижу, что за пестрым творением Натуры была моя жизнь. Вздумай я нынче записать свою собственную историю с ея небывалыми страданиями и удивительными приключениями (как сочинили бы книгопродавцы), не сомневаюсь, что многие жители мира сего не поверили бы событиям, там описанным, по причине их необыкновенности, однако ничего с их недоверием поделать я не могу; а коли читатель решит, что пред ним всего лишь темныя причуды, то пускай сам подумает о том, что жизнь человеческая проходит отнюдь не на свету и что все мы суть порожденья Тьмы.
Появился я на свет, крича, в 1654 году от Рождества Христова. Отец мой, пекарь по морским галетам, рожден был гражданином Лондона, а ранее перед ним — его отец, мать же моя была из честной семьи. Я родился в Блек–игль–стрите, в Степнейском приходе, близь Монмоут–стрита и прилегающего Брик–лена, в деревянном доме, расшатанном до последней степени, который снесли бы, не будь по обе стороны от него такого множества деревянных жилищ. Бывают такие, кого, подобно мне, охватывает лихорадка в самый тот день, когда они родились на свет; вот и у меня довольно причин на то, чтобы каждого Декабря пятого числа прошибало меня потом, ибо первому моему выходу на сцену сопутствовали всяческие признаки смерти, как будто я уж обладал разумением касательно до будущих своих деяний. Мать моя родила меня (или же, так сказать, высидела яйцо), вся пылаючи, покрытая кровью и нечистотами, в предрассветный час: мне видны были серыя полосы света, что катились ко мне навстречу, слышен был ветер, что подает знак к окончанью ночи. В углу узкой бедной комнаты стоял мой отец, склонивши голову, ибо супруга его, казалось, готова была вот–вот оставить сей мир, переживши множество страданий в часы моего рожденья. Пред домом вставало Солнце — я видел, как оно горело, видел и фигуру отца, который все шагал и шагал, заслоняя его, так что гляделся не более, чем тенью. Воистину, место, в котором я очутился, было долиною слез, я же, таким образом, уподобился Адаму, что, услыхавши в саду глас Господень, заплакал, охваченный первобытным страхом. Будь Натурою задумано, чтобы я занимал лишь некой захолустный, неприметный уголок Вселенной, слова сии были бы речами болтуна, и только, однако те, которые видят труды мои, пожелают ознакомиться с первым моим появлением на свет; ведь достоверно установлено, что, близко наблюдая темперамент и конституцию дитяти, увидим мы уже в самом зародыше те качества, какими он впоследствии будет отличаться в наших глазах.