Шум повторился, и мужчина уже был уверен, что ему не показалось. Он ускорился, непроизвольно поднеся свисток к губам, будто бы рассчитывал выйти к нарушителям спокойствия и разогнать.
Но его ждало немного иное.
— Эмили? — он всегда произносил это имя с особым трепетом, ведь девочка ещё со средней школы показывала хорошую физическую подготовку, так что пользовалась «популярностью» у преподавателя. Мужчина огляделся по сторонам, вновь опустив взгляд на девочку, которая смотрела в пол, не в силах заставить себя поднять взгляд. Тогда бы началась тревога. Ведь вид у неё был полностью «отсутствующий». Эмили лишь качнулась из стороны в сторону, когда учитель осмотрел её с ног до головы, немного оторопев:
— Ты не слышала шум? Кажется, кто-то опять окна бить вздумал, — он повернулся к ней спиной. Всего одна секунда, но именно её было достаточно. В следующее мгновение острая и резкая боль пронзила кожу в районе копчика, заставив мужчину скорчиться от спазмов в спине и согнуться пополам. Он не успел даже коснуться рукой пораженного места, как получил удар в спину. Сильный. Повалился на пол, прижав колени к груди, будто ребенок, и широко распахнутыми глазами уставился на девочку, которая опустила руку, сжимая бледными пальцами осколок стекла, покрытого красной жидкостью, стекающей по ладони и костяшкам вниз.
… оказался последним
Веки лениво разжимаются, позволяя мне полностью ощутить на себе давление. Лучи утреннего солнца не проникают в комнату, где довольно тепло. Видимо, на улице жарко, что странно и как-то необычно для меня. Сажусь, осматривая помещение, в котором царит грандиозный хаос, как и в моей голове, что очень кстати. Мне нравится жить среди кучи вещей, кажется, это глупо, но любовь к беспорядку у меня с детства. Среди хлама я чувствую себя защищенной. Мама постоянно ругает меня за это, но ничего не предпринимает. Устала за столько лет бороться. Тру щеки, моргая, чтобы избавиться от песка в глазах, после чего чмокаю сухими губами, почесав живот под майкой, и встаю с кровати, медленно шаркая к зеркалу, чтобы рассмотреть свое тело. Обычно я этим не занимаюсь, но после полученных ударов стоит проверить физическое состояние, чтобы знать, какую одежду носить и какие участки тела прикрывать. Мельком поглядываю на свое лицо: на искусанные зубами губы, на мешки под глазами, на красный белок уставших глаз невыспавшегося человека. Да, это я, и уже понятия не имею — плакать или смеяться.
Решая, что сегодня я никуда не выйду, остаюсь в майке и шортах, которые уже давно не были в стирке. Мне не перед кем стараться выглядеть хорошо. Кто на меня смотрит без отвращения и раздражения? Вопрос исчерпан.
Звонок.
Пытаюсь уложить волосы, пока звук разносится эхом по пустому дому, сочась в каждую голую комнату. Поворачиваю голову, хмуря брови, пока выдергиваю выпавшие пряди. Видимо, вчера, пока кто-то таскал меня за волосы, они оторвались. Жаль, у меня и без того плохие волосы.
Звонок повторяется, поэтому выхожу в коридор, спокойно спускаясь вниз на первый этаж, при этом успевая изучить пустые комнаты и гостиную, которая последние несколько лет не заполняется людьми, хотя раньше родители любили устраивать шумные праздниками, приглашая всех родственников. Да, вспоминаю то время с улыбкой и теплотой в груди, вот только не могу припомнить, с чего вдруг всё это прекратилось?
Подхожу к двери, взглянув в глазок, чтобы знать, к чему быть готовой морально, ибо физически я ещё не оправилась после вчерашнего, но за дверью стоит человек, от которого вряд ли можно ждать некой эмоциональной вспышки.
Уж больно равнодушный и скупой на чувства и их выражения.
Открываю дверь, но не полностью, хотя щель уже больше, и высовываю голову, окинув взглядом Дилана, который стоит с уже типичным для него выражением лица, в темной футболке, джинсах и бейсболке.
Интересно, а у него вообще есть эмоции или чувства?
С виду не скажешь.
Смотрю на парня, подняв брови, якобы интересуясь, что его сюда привело, но, видимо, тот так же ждет от меня чего-то. Отлично. С таким успехом мы в гляделки до вечера проиграем, пока мои глаза не отсохнут. И почему, когда он рядом, я чувствую себя ещё большей идиоткой, чем являюсь на самом деле?
Но Дилан уверенно рушит мою надежду лишиться зрения, слегка наклонившись вперед, будто вглядываясь в моё лицо, и хмуро подмечает:
— Да ты забыла…
Я моргаю, сильнее подняв брови. Что ж, кажется, звания «Идиотки года» достойна лишь одна особа — я. Никто не похвалит, если сам себя не похвалишь.
Но внезапно до меня доходит. Вспоминаю резко, так что на моем лице всё открыто можно прочесть, что и делает ОʼБрайен, цокнув языком и раздражительно покосившись взглядом в мой коридор:
— Ты шутишь небось.
От негодования хочу закрыть дверь перед носом парня, но тот пользуется старым приемом, поставив ногу. Да, ему явно неприятно получать удар, но это срабатывает, ведь я не привыкла делать другим больно, поэтому отступаю от двери, оглядываясь.
Куда Засранец мог деться?
И с моих плеч сваливается тяжеленный груз, когда я слышу, как кто-то чихает. Дилан прикрывает дверь до щелчка, не упуская возможности мысленно надавить на меня, при этом дав мне морального подзатыльника. Но уже не обращаю внимания, ведь нарушитель спокойствия высовывает мордашку из-за двери, ведущей на кухню.
Котенок чихает, дернув мордочкой, а я косо поглядываю на Дилана, который сует руки в карманы джинсов, сердито взглянув на меня. Да, я забыла, что Засранец вообще у меня дома, но это все после сна. Думаю, позже я бы вспомнила и не стала бы чувствовать себя так неловко. Тру горячие ладони, решив, что не стоит давать молчанию разрастаться, и подхожу к котенку:
— Еду искал, да? — Задаю ему вопрос и слабо улыбаюсь, когда он вновь чихает, кивнув мордочкой, будто дает ответ. Поднимаю его на руки, пытаясь не думать о парне, который продолжает недовольно сверлить мой затылок взглядом, и иду на кухню, подарив все свое внимание рыжему Засранцу:
— У меня есть йогурт, хочешь? — Не знаю, но отчего-то моя улыбка не исчезает с лица, хотя мысль о том, что мой дом с каких-то пор превратился в проходной двор, не особо радует. В последнее время я много думаю о том, что действительно важно для меня сейчас, и многие ценности теряют свой вес и значение, так что нахождение постороннего в стенах моего убежище — не самая приятная вещь. Но, если быть честной в первую очередь перед собой, то хочу заметить, что присутствие ОʼБрайена здесь дает некую гарантию того, что ко мне никто не заявится. Надеюсь, к завтрашнему дню синяки станут бледнее.
Иду к холодильнику, взявшись за дверцу, и опускаю взгляд на свое тело, раны и ссадины не прикрыты, хотя обычно я стараюсь все скрыть от чужих глаз, просто дома в этом нет необходимости. Вот только я странным образом не учитываю присутствие парня, который входит за мной на кухню и выглядит не менее серьезно. Отбрасываю мысли, решая просто покормить котенка, который урчит у меня на груди, и открываю дверцу холодильника, заглянув внутрь. И именно сейчас подмечаю факт — еды почти нет. Кажется, еще вчера полки были забиты. Ничего, думаю, мама оставила мне денег.
Взгляд падает на йогурт, беру его, не задумываясь, и поворачиваюсь к столу, поставив котенка на деревянную поверхность. Засранец терпеливо ждет, скребет коготками и поднимаясь на задние лапы. Дилан встает напротив с другой стороны стола, и мне становится тяжелее не замечать его. Парень поправляет ткань темной футболки, наблюдая за тем, как котенок мечется от него ко мне, ожидая, что один из нас его покормит, и я рада, что эта роль отведена мне. Снимаю верхнюю пленку, немного опешив, когда замечаю на поверхности клубничного йогурта слой плесени. Хмурю брови, находясь в легком недоумении, а Дилан поддается вперед, скорчив лицо:
— Ты его отравить хочешь?