— Заплутал я. — Женька ловко поднырнул под ощетинившуюся сучками лесину и подошел поближе. — Подскажи, как до села добраться.
— Здесь недалеко. К полудню в деревне будите. — Глаза пастушка лукаво сверкнули. — Надо только на тропу вернуться.
— Спасибо. — Саблину почудилось несоответствие. Уж слишком правильно изъяснялся пастушок, да и самодельный инструмент в его руках вызывал недоумение. — Разреши взглянуть на твой кларнет. — Паренек заволновался. — Не переживай. Мне эта штучка знакома. Ведь ты сейчас Моцарта наигрывал? Так до конца и доиграл. — Женька вопросительно приподнял бровь. — Или считаешь, что концерт для кларнета с оркестром, нельзя прерывать, когда его слушает почтенное стадо буренок?
— Смотрите. — Паренек нагнулся, подхватил инструмент и, сделав несколько шагов показал Женьке. В глаза бросилась явная хромота. Движения при ходьбе были несколько неуверенные и угловатые, будто передвигаться парню после травмы ему было еще в новинку, но кларнет пастушек держал нежно и вместе с тем крепко.
— Трости у тебя запасные имеются? — Внешний вид инструмента категорически отличался от того на котором в свое время немного играл отец Саблина, но тем не менее это был определенно кларнет. Такие делали до первой трети девятнадцатого века, а в Россию они попали в середине восемнадцатого.
— Есть. — Паренек ощутимо занервничал. Отдавать свой инструмент в незнакомые руки ему явно не хотелось.
Бросившие жевать коровы постепенно стягивались поближе, задумчиво помахивали хвостами и смотрели на собеседников, молча призывая пастуха продолжить играть.
— Зовут то тебя, маэстро, как? — Саблин опомнился и задал вопрос с которого надо было начинать диалог.
— Ванькой кличут. — Увидевший, что незнакомец не собирается покушаться на драгоценный инструмент, паренек вовсе успокоился и на ходу перестроил свою речь на простонародную.
— Иван, значит. Меня тогда можешь называть Евгением.
— Ага, Ваше Благородие.
— Брось, не притворяйся. — Саблин почувствовал, что собеседник внутренне усмехнулся и сам махнул рукой. Какое я тебе благородие. — Я к титулам отношусь как Бетховен — не слышу этих звуков.
— Ну это как знать. Не всякая глухота навек. Сегодня в ссылке, завтра в фаворе. — Пастушок, засмеялся. — Смотрю, решили до места высылки не ехать. По дороге развернуться?
— Женька ошеломленно уставился на минуту назад бывшего совсем другим пастуха. — Да ты высоким штилем изъясняться изволишь. Во глубь вещей зришь?
— Не велика загадка. Наверняка из ссыльных. — Я ведь не дурак, вижу.
— Да, братец. Когда люди придумали умные слова, то думали, что идиотам станет легче прятаться. Так вот. Они ошибались. Я по — прежнему на виду.
— На лице скотовода расплылась улыбка. Своеобразная пикировка, которой он был лишен в тайге доставляла ему забытое удовольствие. — После Сенатской Сибирь-матушка наполнилась образованными людьми.
Внезапно пастушок напряженно прислушался. Тонкий музыкальный слух предостерег его. Послышался треск, и взгляд музыканта приковался к колеблющимся кустам.
Выскочивший из-за деревьев, матерый медведь, изловчился и подмял под себя корову, намереваясь одним мощным ударом сломать ей хребет. Поверженная корова издала почти человеческий крик. Стадо бросилось врассыпную, сметая жидкую заслонку на своем пути.
Саблин, не понимая, что делает, ощутил себя стоящим с ружьём на изготовку. Хорошо, что утром он на всякий случай все же зарядил оба ствола тяжелыми пулями.
Медведь поднял голову от поверженной коровы и вновь заревел, закрепляя за собой право на добычу. Противников медведю не нашлось. Матерые быки отступили. Поломанная загородка была втоптана в землю.
Все произошло настолько быстро, что Саблин не успел испугаться, даже лишенный эмоций взгляд огромного разбойника не произвел на него впечатления. Видимо это и позволило ему спокойно навести ствол на широкую грудь косолапого и спокойно надавить на курок. Выстрел вышел удачным.
Медвежий рев утих словно его отключили. На какое-то краткое мгновение хозяин тайги замер и рой ярких воспоминаний поднялся из глубины его сознания. Картины всей его жизни, ошеломляюще явственные и в то же время мучительно призрачные, проносились перед его внутренним взором: сцены охоты, драки с соседями любовь и ненависть лесные чащи, водные просторы, первая добыча, одинокий ручей на дне уютного ущелья где он впервые осознал себя.