Поэтому, само собой, попытки закрытия окна из желания выслужиться перед начальством, не увенчались и не могли увенчаться успехом. И это пример другого социального феномена: в поисках облегчения страданий люди (да и те же крысы, известный эффект лабиринта) неуклонно умнеют, иные же, кто эти страдания им обеспечивает, тупы, как идеологи всякого геноцида. Поскольку не имеют позитивной идеи!
Так что, сами видите, как ни крути, а от теории пассионарности никуда нам не деться, даже в таком захудалом месте, как инфекционка имени доктора Тараса Майбороды.
Итак, Платон Касторский, взяв на заметку непорядок в палате, откуда проистекают не раз упомянутые Ужасные События, пропищал:
— Кто Чибисов?
— Чибис, — поправил Анатолий, поднявшись с койки во весь свой тощий и сутулый двухметровый рост.
— Что — Чибис? — не понял с бодуна главнюк.
— Фамилия моя Чибис, — Толик как бы в доказательство повернулся к Касторскому в профиль и пальцем указал на свой тонкий и загнутый, как клюв, нос.
— Странная фамилия, — Касторский нахмурился и оглядел свиту. — Это что за фамилия такая?
— Белорусская, — рапортовал Толян.
— А, ну это ничего. А я подумал…
— Нет, — Чибис был тверд. — Белорус я.
— Белоруссия, будем говорить, наши друзья.
— И партнеры, — тенором заметил с места Кукушкин.
— Вас не спрашивают. Вы кто?
— Кукушкин Эдуард Васильевич, солист филармонии. Русский.
— Птичник какой-то… — пожал плечами Касторский, и свита дружно захихикала. — Так вот, Чибисов… в смысле… ну да, белорус… А что такой длинный? Баскетболист?
— А их двое! — крикнул кто-то из угла.
Касторский медленно и грозно, как бык, развернулся на голос:
— Кто это сказал?
Молчание.
— Зря шутите, господа вонючки. Скоро будет не до шуток. Ты, Чибисов, с посевом своим знакомился? Сядь, не маячь.
— Ну да… — Толик осторожно опустился на продавленную койку. — Я в курсе… Там все нормально, вы б меня отпустили, Платон Егорыч…
— Нормального мало, Чибисов…
— Да Чибис он, командир! — не выдержал особо отличившийся в горных районах Ичкерии Петя Безухий, человек большого личного мужества и прямолинейности.
— Это кто? — осведомился Касторский у адъютантуры. Ему что-то зашептали в оба уха, крупных, как у нетопыря, и торчащих особенно бестактно в присутствии некомплектного Петра. Платон без интереса кивал и буркнул наконец: — А вот мы переведем этого героя в холерное крыло и поглядим на его геройство…
Больные догадывались, что никакого «холерного крыла» в «Майбороде» не существует, легенда о нем бытовала десятилетия, но никто еще не встречал человека, побывавшего в этом адском месте. Выспрашивали у сестричек, у молодых ординаторов, но персонал загадочно улыбался и молчал. Щуплая, как килька, санитарка Зухра Харошмухаммедовна, раз и навсегда обиженная на всех за то, что ее, по понятным причинам, не зовут по имени-отчеству, любила визгливо пророчить, небрежно мотая тряпкой по линолеуму: «Твоя поганая срать, моя убирать, будет тибе холера на кирыло, чтоб тибе висе кишки тама рузурувало!» «А что, Зухра, — спрашивала поганая срать, — это правда, есть такое крыло?» «А ты думал! — злорадно скалила золотые зубы старушонка. — Висю вашу холеру тама запрут на вот тако-ой замок и на кирюки повесют!» В общем, с серьезными свидетелями беседовать не приходилось.
Однако угроза холерного крыла, отсека, барака, ну то есть какой-то специализированной резервации, еще намного худшей, чем инфекционка общего режима, витала в зловонном воздухе больницы, и холеры этой пресловутой даже самые стойкие люди, подобные ветерану Чечни, боялись, как чумы, извиняюсь за неуместный каламбур.
Добившись таким циничным образом тишины, Касторский продолжал:
— А на тебя, Чибис, кстати о холере, поступило уточнение посева… Ко всему птичнику тоже имеет отношение, никто не застрахован.
Толя насколько возможно широко раскрыл мелкие глазки и привстал, схватившись за никелированную спинку кровати.
— Видишь, и дегенерация организма ярко выражена. Пить хочешь? Ну и все. Значить, слушайте все. У больного Чибиса в кале найден вибрион биовара Эль-Тор, вызывающий, будем говорить, холеру Бенгал.