— Будь прокляты эльфы с их гнилою жратвой, — пробормотал он.
— И гномы, — парировал Ловелас, — с их неразвитым вкусом. В двадцатый раз эти двое обнажили оружие, горя желаньем отведать вражеской требухи, но Топтун вмешался, предотвращая смертоубийство. Он все равно уже доел свою порцию.
— Воздержитесь и смиритесь, остановитесь, угомонитесь, вложите в ножны мечи ваши, воздержитесь от ссоры вашей и остановите руки ваши, — рек он, воздевая бахромчатую рукавицу.
— Отзынь, приставучий! — проревел гном. — Щас я из этого фертика запеканку сделаю!
Однако Скиталец вытащил умиротворяющего вида нож, и драка закончилась так же быстро, как началась, ибо даже гномов и эльфов не прельщает перспектива получить перо в спину. Затем, едва лишь бойцы вложили клинки в ножны, Топтун снова возвысил свой голос.
— Воззрите! — воскликнул он, указывая на юг. — Всадники! Много! И скачут, как ветер!
— Лучше бы им скакать против ветра, — произнес, зажимая нос, Ловелас.
— Ноздри эльфов чувствительны, — сказал Топтун.
— И пятки их сверкают, как легкое пламя, — чуть слышно проворчал Гимлер.
Все трое, сощурясь, вглядывались в облако пыли на далеком горизонте. В том, что это были бараньи пастыри, не оставалось сомнений, ибо ветер служил им герольдом.
— Ты полагаешь, они дружелюбны? — спросил, трепеща, словно лист, Ловелас.
— Этого я сказать не могу, — ответил Топтун. — Если они дружелюбны, нам тревожиться не о чем, если ж они враждебны, мы спасемся от их ярости посредством военного искусства.
— Это как же? — спросил Гимлер, уже оглядевший плоскую равнину и не нашедший, куда спрятаться. — Биться будем или деру дадим?
— Ни то, ни другое, — ответил Скиталец, грузно плюхаясь наземь. — Мы прикинемся мертвыми.
Ловелас и Гимлер обменялись взглядами и покачали головами. Немного существовало на свете предметов, по которым мнения их совпадали, но Топтун был, безусловно, одним из них.
— Ну что же, — промолвил Гимлер, вытаскивая колун, — по крайней мере, двух-трех мы с собой заберем, ибо лучше уходить из этого мира с застегнутым гульфиком.
Бараньи властители приближались, уже явственно слышалось яростное воинственное блеянье их скакунов. Рослы и светловолосы были Реготуны, носители шлемов, венчаемых грозного вида шипами, и сильно похожих на зубную щетку усов. Путешественники разглядели также высокие сапоги, короткие кожаные штаны с помочами и длинные копья, похожие больше на метлы с налитым в ручки свинцом.
— О, сколь свирепо обличие их, — сказал Ловелас.
— Да, — отвечал Топтун, вглядываясь сквозь щель между пальцами, ибо он прикрыл ладонью глаза. — Горды и горячи Реготуны и пуще всего ценят они силу и обладанье землей. Но поскольку землей этой чаще всего уже обладают соседи, Реготуны отчасти непопулярны. Они хоть и не ведают грамоты, но привержены песням и танцам, и преднамеренным убийствам.
Впрочем, война — не единственное их ремесло, ибо они еще держат летние лагеря для детей соседских племен, оборудованные самыми современными кухнями и душевыми.
— Стало быть, не так уж они и плохи, мерзавцы, — с надеждой произнес Ловелас. И в тот же миг сотня клинков сверкнула, появляясь на свет из сотни ножен.
— Может, заложимся? — спросил Гимлер.
Бессильные что-либо сделать, они наблюдали, как несется на них бараний строй. Внезапно всадник, скакавший в самой его середине, всадник, чей шипастый шлем украшала вдобавок пара длинных рогов, неопределенно махнул рукой, приказывая воинам остановиться, и те натянули поводья, явив поразительное отсутствие наездничьего искусства. Двое их свалившихся с седел товарищей были насмерть затоптаны в последовавшей сутолоке и суматохе.
Когда вопли и проклятия замерли, рогатый вождь легким галопом подскакал к нашей троице на боевом мериносе редкостной стати и белизны. В хвост боевого барана были затейливо вплетены круглые резинки разнообразных цветов.
— Ну и видок у придурка — вилка вилкой, — прошептал Гимлер краешком толстогубого рта.
Вождь, оказавшийся на голову ниже всех прочих всадников, с подозрением оглядел своих пленников сквозь сидевшие в его глазницах спаренные монокли и угрожающе взмахнул боевой метлой. Только тут троица сообразила, что перед ними женщина — женщина, чей обширный нагрудник намекал на скрытые за ним обильные телеса.
— Куда ви держайт свой путь унд што ви делайт здесь, где вам не следовайт бить ин дер фюрст строка, где ви ист? — требовательно вопросила предводительница на сильно испорченном Поголовном языке.