— Ф тшем дело? — спросила Йорака. — Где ист красафтшик Фарашуттер?
— Увы, — вздохнул Скиталец, — Фарашут покинул сей мир. Я старался, как мог, исцелить его раны, но тщетно. Они были слишком многочисленны и глубоки.
— Да как ше это? — запричитала Реготуниха. — Он ше был совсем здоровенький, когда ми уходить!
— Общий износ организма плюс контузии, — еще раз вздохнул Артопед, — да плюс осложнения. У бедняги были жестоко повреждены кутикулы. Ни единого шанса на спасение.
— А я бы поклялся, что никаких повреждений, кроме шишки на голове, у него не было, — прикрывшись рукавом, прошептал Ловелас.
— О да, — ответил Артопед, пронзая эльфа испепеляющим взором, — так оно и было на взгляд того, кто несведущ в искусстве целения. Но именно эта шишка, эта роковая шишка, она-то его и сгубила. То была не шишка, но вздутие, порожденное водами, наводнившими мозг. А это девяносто процентов летального исхода. Мне оставалось только одно — немедленная ампутация. Печально, весьма печально.
Артопед с нахмуренным от многих забот челом прошествовал к предназначенному для него складному стулу. Словно по какому-то заранее обговоренному знаку, несколько продувной внешности домовых внезапно вскочили на ноги и завопили:
— Заместитель умер! Да здравствует Артопед Артбалетский, Король Роздора!
Артопед в знак скромной признательности своим новым подданым коснулся краешка шляпы, а Йорака, поняв, наконец, куда ветер дует, дюжими руками обвила королевскую шею и очень убедительно взвизгнула от восторга. Прочие гости, будучи либо напуганными, либо пьяными в драбадан, в тысячу глоток заорали приветствие.
Но тут в дальнем углу залы вдруг послышался визгливый, пронзительный голос.
— Нет! Нет! — проверещал он.
Артопед обвел взглядом стол и хмельная толпа примолкла. В самом конце стола поднялся приземистый, весь в зеленом мужчина с черным родимым пятном на носу. То был Магнавокс, друг покойного Фарашута.
— Говори, — приказал Артопед, надеясь, что говорить он не станет.
— А вот если ты пжжелаешь стать истинным Каралем Роздора, — засвиристел пьяным голосом Магнавокс, — так ты сначала исполни проротчества и покруши всех наших врагов. Вот что ты должен сделать, пржде чем стать Каралем. Это дело ты должен сделать.
— Интересно было бы посмотреть, — усмехнулся Гимлер.
Артопед обеспокоенно заморгал.
— Врагов? Но мы тут все боевые камрады…
— Пссс! — урезонил его Гельфанд. — А Сыроед? А Фордор? А Ноздрюли? А эта хреновина (сам-знаешь-что)?
Топтун нервно покусал нижнюю губу и задумался.
— Ну ладно. Выходит, что нам приличествует пойти на Сыроеда походом и вызвать его на битву, я это так понимаю.
У Гельфанда, не поверившего своим ушам, отвисла челюсть, но прежде чем он успел окоротить Топтуна, на стол уже вскочила Йорака.
— Король сказать! Ми выступайт на Сыроеда и выпускайт ему кишка!
Протестующий вопль Гельфанда потонул в поднявшемся по всему залу одобрительном пьяном реве.
На следующее утро армии Роздора, обремененные длинными копьями, острыми мечами и без малого смертельным похмельем, выступили на восток. Тысячи воинов вел за собой Артопед, кулем сидевший в дамском седле, держась за подбитый глаз. Гельфанд, Гимлер и прочие ехали рядом, молясь про себя, чтобы кончина их была безболезненной, быстрой и случилась, по возможности, с кем-нибудь другим.
Многие часы армия продвигалась вперед, боевые мериносы жалобно блеяли, сгибаясь под тяжким бременем, и воины тоже блеяли, придерживая на головах пузыри с тающим льдом. Чем ближе становились Черные Ворота Фордора, тем больше ужасов войны видели воины по сторонам от дороги: перевернутые телеги, ограбленные и сожженные деревни и города, обезображенные черными усами красотки на афишах.
С потемневшим лицом озирал Артопед руины, оставшиеся от некогда прекрасной земли.
— Взгляните на эти руины, оставшиеся от некогда прекрасной земли, — вскричал он, наконец, от крика едва не свалившись с барана. — Сколько сора придется нам вымести, когда мы вернемся!
— Да если нам удастся вернуться, — сказал Гимлер, — я здесь зубной щеткой все подмету.
Король более или менее выпрямился.
— Не надо бояться, ибо армия наша сильна и отважна.
— Единственная наша надежда в том, что она не протрезвеет ко времени, когда мы доберемся до места, — пробурчал Гимлер.
Слова гнома оказались пророческими, ибо марширующая армия начала проявлять признаки нерешительности, а отряд Реготунов, посланный Топтуном, чтобы поторопить отставших, так и не вернулся назад.