— Опять «обниматься»?.. Не, не хочу — примиряй кого-то другого…
Я знаю, что Лёше непонятны мои мотивы и подыскиваю объясняющий пример. Часто, единственное, что может помочь в подобных спорах, это хороший наглядный пример.
— Представь себе, что в годы Второй Мировой кто-то посторонний — житель Буркина-Фасо, например, — в качестве миротворческого жеста подшивает фашистский флаг к советскому или японский к американскому. Любой русский или американец открутил бы ему башку, нет?..
— Понятно… — кивнул головой Лёша. К кому тебя подшить?..
— К кому хочешь, только не к Ирану… Если на экране наш флаг будет висеть рядом с иранским, после тех тысяч ракет, которые попадали у нас на севере пару лет назад, я потеряю всех своих друзей — усмехнулся я…
— Подшить вас к России?..
— К России подшивай — нет проблем.
И Лёша подшивает Израиль между Россией и Румынией, кляня в душе этих несговорчивых, непонятных, никакими аршинами не мерянных закадычных ближневосточных врагов…
— А что мы будем делать с этими флагами, если не поднимемся на вершину? В этот выход мы на неё вряд ли поднимемся…
— Отснимем этот эпизод на вершине Чапаева… — произносит Лёша, задумчиво оглаживая «бандеровский» флаг. Я оглушено молчу, пытаясь понять по его лицу смысл этой шутки.
— Как это «на вершине Чапаева»?.. Ты это серьёзно?
Лёша поднимает на меня усталые глаза. На этот раз он вполне понимает подоплёку моей реакции…
— Так захотел Гоша. В конце концов, — это же фильм, и сцена с флагами — чисто символическая. Не всё ли равно зрителю, на какой вершине они сняты…
— Подожди … Но фильм-то не художественный, мы же не снимаем К2 в Татрах… Восхождение — вполне настоящее, и мы же не актёры. Это к Сталлоне никто не пристанет с вопросом, почему он стоит на каком-то «Лысом Пупыре», а по фильму — это вершина Эвереста, но мы-то не актёры, — нас поднимет на смех всё альпинистское сообщество… И, вообще, как ты себе это представляешь: мы с тобой, как два идиота, будем стоять с флажками на пике Чапаева, а под нами будет плыть патетический текст о вершине Хана?.. Лёша, ты как хочешь, но меня в этом кадре не будет…
— Не кипятись… — говорит мне Лёша, темнея лицом — я думаю, мы отснимем только флаги… без людей… это будет чистейшая символика — не более того…
Я молчу, я помогаю Лёше подшивать флажки, но я твёрдо знаю, что мне не нравится вся эта затея с флагами: вся… во всех её аспектах…
На вершине Чапаева задувал ветер, и верёвка с флагами выгибалась широкой дугой. Флаги трепетали и протестующе щёлкали, а мы снимали уже наверно десятый дубль… «Сделай шаг влево и присядь» — говорит мне Валера, помня о моём параноидальном нежелании оказаться в кадре — «…и положи конец верёвки на снег…». Я послушно исполняю свой кинематографический долг, но всё во мне кипит и негодует: все многолетние мои рефлексы и инстинкты бунтуют и шипят мне в ухо: «надо валить отсюда, надо валить!..» — валить на седловину, где не известно ещё, найдём ли мы пещеру, в каком она будет состоянии и не потребуются ли длительные снегоуборочные работы…
Я поражаюсь Валериному терпению — хладнокровному, не имеющему временных границ. Я вижу, как Саша Коваль переминается с ноги на ногу и поглядывает в сторону седловины, и понимаю, что ему тоже вся эта затея с флагами кажется нелепой и неуклюжей… У бывшего военного репортёра, у человека, побывавшего с видеокамерой в тех местах, где лопается тонкая скорлупа реальности, выпуская в мир скользких рептилий безумия, где само время застывает от ужаса, как схваченная морозом волна, вся эта манная кашка не может не вызывать саркастического недоумения…
На мой взгляд — взгляд продвинутого любителя, — спуск с пика Чапаева на седловину провешен перилами довольно странно… Не слишком крутой склон, покрытый снегом глубиной по щиколотку, то есть такой, по которому можно спускаться без особых проблем, добросовестно провешен верёвками, а сама седловина, представляющая собой один сплошной гигантский карниз, в нескольких местах недвусмысленным образом проваленный на северную сторону, оставлена на волю случая, при том, что южная, наветренная сторона карниза довольно крута: если улетишь, шансы задержаться — нулевые…
Но вот, что характерно: усталый, в самом конце длинного и трудного перехода, траверсируя крутой карниз с ледорубом «на изготовку», я впервые за две недели почувствовал интерес и вкус к своему занятию… Впервые это было похоже на альпинизм, а не на изнурительный конвейер по переработке мышечной энергии в километры высоты… Обострились чувства и инстинкты, проснулся азарт и, по контрасту с этим азартом, я понял, насколько унылым и бездарным было всё предыдущее… «Ты тут для того, чтобы снимать фильм, и ещё — для того, чтобы перевернуть страницу и начать с чистого листа, а потому — жри и помалкивай…» — в сотый раз напомнил я себе…