- Ну так приступим к благословению? - будто боясь, что отец передумает, напомнила Танюшка.
- Погоди, а как же иконка? - нахмурился царь. - Тут, в тереме, и всякой еды, и особливо пития довольно, а благодати - никакой...
- Государь, - выступил вперед боярин Андрей, - может быть, мой крест заменит икону? Намедни он меня спас от смерти лютой, а нынче помог поднять наше воинство на врага! - С этими словами боярин снял с себя крест и протянул его майору.
- А годится ли такая замена? - засомневался царь.
- Давайте спросим у духовенства, - предложил Рыжий.
- Годится, не извольте беспокоиться! - великодушно прогудел майор, принимая крест от боярина Андрея.
- Ну так благославляю вас, понимаешь, на счастливую жизнь на благо самим себе, царю и Отечеству! - с пафосом произнес Дормидонт. - Будьте здоровы и живите долго, себе в радость и народу в утешение!
Жених и невеста, взявшись за руки, смущенно поцеловались, а новопоставленный священник, подняв кооперативный крест, проревел:
- Многая, многая, многая лета, аллилуйя!
И хоть майор не был уверен, что именно эти слова следует исполнять при помолвке, но та искренность, с какой он это делал, сторицей искупала все неточности и погрешности.
- Ну, такое дело не мешало бы и отпраздновать, - заявил Дормидонт. Тащите из подвала вино и пенные меды!
- Государь! - предостерегающе поднял палец Серапионыч.
- А для меня - квас, - продолжал царь, - там должен быть жбан... И вообще, чего это мы тут в темноте сидим, пойдемте, понимаешь, вовнутрь, свечки зажжем и будем праздновать!
- Батюшка, здесь веселее! - возразила Танюшка.
- Да, на свежем воздухе пользительнее для здоровья, - поддержал ее Серапионыч.
- Ну так давайте дровишек принесем, костерок разведем, - предложил Дормидонт. - И будем, понимаешь, веселиться!
***
Князь Григорий был вне себя. Внешне это выражалось лишь в нервных движениях пальцев, быстро перебегавших по перстням с крупными каменьями. Да в тяжелом немигающем взгляде. Этот взгляд скользил по лицам солдат, бесславно вернувшихся в Белую Пущу.
- Вы бежали, как зайцы, - тихо сказал князь Григорий.
Тон был таков, что спорить охотников не нашлось.
- Вы не солдаты - вы мразь. А Каширский мне говорил о вас как о смелых и отважных воинах.
- Я только... - попытался встрять маг.
- Вас, недоносков, - продолжал князь, даже не обратив внимания на Каширского, - вас били в Прибалтике, вас били в Молдавии, вас били в Абхазии. Теперь вас побили и здесь. А я-то поверил вашим клятвам. Да вы в состоянии только грабить мирных селян. Вы не солдаты - вы разбойники.
И вдруг из толпы князева воинства, стоявшего понурив головы, раздался блеющий голос:
- Князь, не вели казнить!...
- Это еще кто? - брезгливо спросил Григорий.
Из толпы выпростался мужичок в драной рубахе и грязных портках.
- Это я, я разбойник! Я потомственный лиходей и душегуб!
- Откуда он здесь взялся? - процедил сквозь зубы князь.
- С войском прибежал, - услужливо доложил Каширский.
- Так ведь все бежали, - развел ручонками грозный атаман. Правда, уже бывший.
- Херр Григорий, - зашептал князю в ухо стоявший за его спиной Херклафф, - отдайте его мне. Их бин его кушать.
- Ведьму с котом надо было кушать. - небрежно бросил князь и продолжил уже громче: - Настоящему злодею всегда найдется место при моем дворе. Григорий выдержал паузу. - Будет выгребать навоз на конюшне. А такие солдаты, - он произнес это слово, как выплюнул, - мне даже и на это не нужны.
Дама В Черном придвинулась бочком к униженному и оскорбленному Соловью.
- А ты мне понравился, - шепнула она, - там, на дороге. Завтра вечером я приду к тебе на конюшню.
Чувственный оскал дамы был последней каплей. Нервы Петровича не выдержали, и он, великий злодей и душегуб, восстановитель справедливости, гроза богатеев, рухнул без чувств, как куль с дерьмом.
***
Несмотря на то, что стрелки на "Командирских" часах майора Селезня давно перевалили за полночь, веселье в загородном царском тереме было в полном разгаре. Царь Дормидонт, который со вчерашнего дня не пил ничего крепче кваса, с удивлением обнаружил, что для истинного веселья вовсе не обязательно употребление вина и прочих горячительных жидкостей - главное, была бы компания приятных и симпатичных тебе людей.
Остальные употребляли, но в меру. Каждый в свою. Майор пил на брудершафт с правой головой Змея Горыныча, то есть с воеводой Полканом.
- Ты мужик, и я мужик, - говорил Селезень, - сладим!
- Конечно, сладим, - радостно соглашался Полкан. Так как майор угощал его очищенной пшеничной водкой из царских погребов, а не самогонкой от Бабы Яги, то воевода не дурел, а наоборот - чувствовал прилив новых идей: - Иваныч, когда ты с Василием снова пойдешь на князя Григория, то действуй по строгим правилам нашей военной науки. А коли поймаешь этого заморского чародея, так первым делом зови меня - я из него душу вытрясу, но заставлю нас расколдовать.
- Будет сделано, Полкаша, - деловито отвечал майор, целуя воеводу прямо в зеленую морду. - Да я сам из него душу вытрясу, дабы неповадно было моего лучшего друга обижать!
Употребляемая Полканом высококачественная водка оказала благотворное воздействие и на его соседку - среднюю голову, то есть княжну Ольгу, обычно бывшую не в духе вследствие состояния, которое в народе называется "во чужом пиру похмелье".
Ольга охотно беседовала с царевной Танюшкой, которая интересовалась, какие подвенечные платья были в ходу два века назад.
- Да какая разница, дорогая царевна, в каком платье под венец идти, говорила Ольга, - лишь бы по своей воле и за хорошего человека. Вот тебе повезло, так будь счастлива.
- А я уж и так счастлива! - чуть не запрыгала царевна. И погрустнела: Жаль только, не могу я тебя, Ольга Ивановна, пригласить к себе на свадьбу.
- А ведь и я тоже могла быть счастлива, - тяжко вздохнула Ольга. - И как этот пес Григорий охмурил меня? Не иначе ему тот заморский колдун помог... А у меня был другой жених - умный, статный, храбрый, он даже Григорию не боялся в глаза говорить, что про него думает. И когда узнал о моем замужестве, то я не услышала от него ни слова упрека. - С огромного круглого глаза княжны скатилась горючая слеза. - Но и его постигла столь же страшная участь...