ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В ПУТИ
Ночь перед отъездом, в отличие от предыдущей (а тем более позапрошлой), оказалась для наших путешественников вполне благополучной - во всяком случае, их покой никто не потревожил, и утром они чувствовали себя готовыми к новым головокружительным приключениям.
Сразу же после завтрака Рыжий повез своих гостей к царскому терему, перед парадным входом которого уже вовсю шла церемония прощания с царевной. Царь Дормидонт, представительный седовласый мужчина в роскошном пурпурном одеянии и в золотой короне, слегка съехавшей на одно ухо, прощался с дочкой Танюшкой - высокой вертлявой девицей явно не первой молодости. Она была одета в скромное серое платье, какое в Царь-Городе носили многие женщины, и лишь аляповатый брильянтовый перстень выдавал ее происхождение и состояние.
Мизансцену достойно довершала массовка - благообразно-длиннобородые бояре, нарумяненные боярыни и стрельцы, ненавязчиво отгонявшие простой народ, пришедший разделить со своим Государем горечь утраты.
- Прощай, дщерь моя ненаглядная, - нараспев говорил Дормидонт Петрович. - На кого ж ты меня, понимаешь, покидаешь? Светик мой ясный, на кого ж ты отцветаешь?!
- Не плачь, батюшка, не плачь, родимый, - голосила в ответ Танюшка. Не навек расставаемся, не навек разлучаемся. - При этом, как показалось Наде, царевна хитро подмигнула Рыжему, который, скорбно склонив голову, наблюдал за происходящим.
- Вся эта сцена напоминает мне какой-то мексиканский телесериал, вполголоса заметил Дубов. - Только не помню какой. Что-то вроде прощания Луиса Альберто с Просто Марией.
- Скорее, что-то бразильское, - оценивающе оглядев сцену, пробурчал Селезень.
Государь трижды крепко расцеловал Танюшку и, ссутулившись, шаркающей походкой поплелся в свой осиротевший терем.
А Танюшка, встав посреди площади, низко поклонилась на все четыре стороны и села в роскошную позолоченную карету, запряженную тройкой белых коней.
Следом за царевной туда влезли еще несколько человек, и экипаж тронулся, сопровождаемый напутственными рыданиями бояр и простого народа. Боярин Андрей по такому случаю даже снял свой огромный крест и принялся усердно им размахивать.
- Ну все, пора и нам, - сказал Рыжий, когда пыль улеглась и народ, поняв, что представление закончилось, начал понемногу разбредаться.
В карете Рыжего находилось новое лицо - невзрачного вида человек средних лет, одетый в точно такой же "ямщицкий" кафтан, какой был на кучере в царевниной карете.
- Это и будет ваш провожатый, - представил его Рыжий. - Официально царский возница, а де-факто - тот самый колдун, который поможет вам, госпожа Чаликова, сохранить вашу девичью честь, а вам, господин Дубов справиться с нашим общим приятелем Каширским. Так что прошу любить и жаловать - господин Чумичка.
- Ха-ха! - проскрежетал господин Чумичка. - Уж дайте мне добраться до этого Каширского...
- А что, у вас с ним свои личные счеты? - смекнула Чаликова.
- Да-да, и это тоже, - торопливо сказал Рыжий. - Но об этом Чумичка вам расскажет по дороге, если, конечно, пожелает. А сейчас нам пора ехать. И, пожалуйста, не удивляйтесь, чему бы ни пришлось вам стать свидетелями через каких-нибудь полтора часа.
- Есть ничему не удивляться! - громогласно отрапортовал Селезень.
Вскоре карета проехала сквозь городские ворота, но не с той стороны, откуда наши путники вошли в Царь-Город, а с противоположной. Василий, однако же, заметил, что охраняли их те же самые стрельцы, только на сей раз они были куда вежливее, чем два дня назад, и даже пожелали счастливого пути.
Дорога, ведущая на запад от Царь-Города, поначалу оказалась и шире, и изъезженнее, и многолюднее, чем та, по которой Дубов и его спутники добирались в город от Горохового городища. Рыжий охотно пояснил:
- По той дороге вообще никто не ездит и не ходит. Считают, что в районе Холма Демонов водится нечистая сила, а дальше - край света, где обитает страшный и прожорливый Змей Горыныч, который поедает всех, кто приблизится к его владениям.
- Бабкины сказки! - вновь заявил майор Селезень. Видимо, все чудеса последних дней не произвели на него никакого впечатления.
- Сказки-то сказки, но когда мои люди узнали, куда нужно отправляться за вашим "Джипиком", Александр Иваныч, то поначалу отказались наотрез. А ведь они далеко не робкого десятка. И только личный пример моего помощника Борьки заставил их туда идти. А что поделаешь - вековые предрассудки! Это ведь не крапива, их так просто не выполоть.
Вскоре огороды и ветхие избы по обеим сторонам дороги стали встречаться все реже, а затем перелески, перемежавшиеся возделываемыми полями, перешли в густой лес, подступивший к тракту сначала с одной, а затем и с другой стороны.
Через час с небольшим дорога сделала очередной изгиб, и взору путников открылся ее прямой участок, вытянувшийся через дремучий лес, будто тонкая струнка. Теперь было видно, что за версту вперед, поднимая пыль, кто-то едет.
- Да-да, это карета Татьяны Дормидонтовны, - подтвердил Рыжий. - Так что, любезнейший Чумичка, прибавь ходу.
Чумичка подстегнул лошадей, и расстояние между экипажами понемногу стало сокращаться. И вдруг майор Селезень, наблюдавший за дорогой через полевой бинокль, обнаружил, что царевниной кареты нет.
- Уж не испугались ли они нас? - забеспокоился майор.
- Ни в коем разе, - хмыкнул Рыжий. - Просто они свернули налево, там у них первая остановка.
- А, ну да, вы же говорили - загородная правительственная резиденция, припомнил Дубов.
- А точнее, охотничья изба Дормидонта Петровича, - подхватил Рыжий. Он тут иногда отдыхает от государственных дел, ловит рыбку в пруду, играет в лапту...
- А что это такое - лапта? - удивилась Чаликова.
- Кажется, что-то вроде нашего тенниса, - не очень уверенно пояснил Дубов.
Тем временем карета свернула на узкую дорогу, примыкавшую к тракту с левой стороны. Вскоре показалась и охотничья изба, имевшая вид весьма богатого терема с резной крышей и коньком наверху. На лужайке перед теремом были расставлены столы, за которыми чинно трапезничала царевнина свита.
- Ленч на свежем воздухе - это совсем недурственно, - заметил Селезень, который по-прежнему не расставался с биноклем. От вооруженного взгляда майора не укрылась и сама царевна Танюшка. Она грациозно прохаживалась по травке, но лицо ее неизменно было повернуто в сторону большой дороги.