Свое мнение высказал и бизнесмен Ерофеев:
- Как-то маловероятно, что бомба угодила именно в ту самую машину.
Бомбили-то в основном что? - военные объекты, эшелоны, что там еще... Мне почему-то кажется, что директор музея просто смылся под шумок со всеми ценностями, продал их, а сам теперь живет себе поживает под чужим именем где-нибудь на Багамах.
- Нет-нет, - решительно запротестовала баронесса, - я опрашивала многих людей, и все - как его друзья, так и недоброжелатели - сходятся на том, что Всеволод Борисович исключительно честный человек, талантливый искусствовед и настоящий бессребреник!
- Знаем мы этих честных, - хмыкнул Ерофеев, но прежней уверенности в его голосе не чувствовалось.
- И потом, куда же в таком случае подевался водитель грузовика? - вслух задумался детектив Дубов. - Вам удалось хотя бы установить его личность?
- Увы, - развела руками бакалавр исторических наук. - Директору выделили грузовик, но без водителя, и он вроде бы пригласил какого-то своего знакомого. Бабушки, которые раньше работали в музее смотрительницами, помогали им грузить ценности в кузов, но ни одна из них не знает, кто такой был этот шофер. А во время войны столько народу без вести пропало...
- Ну, все ясно, - вновь оживился Ерофеев. - Вдвоем они это дельце и обтяпали!
Немного помолчав, баронесса пустилась в философствования:
- Все-таки, господа, это ужасно... От прошлого всегда что-то остается ну там, ископаемые останки, всякие черепки, берестяные грамоты и все такое. А тут - был музей, и как будто не было. Вот все, что от него осталось. - Баронесса открыла портфель и извлекла иллюстрированный альбом "Шедевры Старгородского музея".
Василий принял из рук баронессы альбом и принялся его разглядывать. Следом за списком художественных произведений, хранившихся в музее, следовали репродукции картин. Чуть ли не под половиной значилось, что их автор - М.А.
Врубель, и что они являются художественными иллюстрациями к лермонтовскому "Демону". Более того, каждая иллюстрация сопровождалась соответствующим отрывком из поэмы.
- А, ну так это авторские копии или эскизы известных произведений, сообразил Дубов. - Вот "Демон", вот "Тамара"...
Баронесса покачала головой:
- Так, да не совсем. Эти работы очень отличаются от тех, что в Третьяковке, и написаны они были значительно раньше. Во всяком случае, и директор Козицкий, и те знатоки, с которыми я встречалась в Старгороде, были уверены, что в музее хранились совершенно оригинальные произведения Врубеля, отражавшие его видение "Демона" в молодые годы. Кстати сказать, на мой непросвещенный взгляд, те пропавшие картины не менее ценны, чем более известные поздние иллюстрации Врубеля к "Демону".
- А мне кажется, что поздние варианты более зрелые, более глубокие, более психологичные, что ли, - возразил Серапионыч и задумчиво приложился к скляночке.
- Да, возможно, - не стала спорить баронесса, - но просто я сужу со своей колокольни историка. Лермонтов, конечно, писал поэму космического масштаба, но все-таки привязал ее, пускай и не очень крепко, к некоему месту и времени. Разумеется, исторические мотивы в "Демоне" особой роли не играют, но с известными оговорками можно считать, что он отразил ситуацию на Кавказе своего времени. Ну вот, например, - баронесса пролистала несколько страниц альбома и остановилась на картине, где была изображена батальная сцена.
- ... В руке сверкнул турецкий ствол,
Нагайка щелк - и, как орел,
Он кинулся... и выстрел снова!
И дикий крик и стон глухой
Промчались в глубине долины
Недолго продолжался бой:
Бежали робкие грузины!
- с выражением прочла Хелен фон Ачкасофф стихотворный отрывок под репродукцией. - А что написал бы Лермонтов, если бы ему довелось побывать на современных постсоветских фронтах? И как бы все это проиллюстрировал Врубель? Но на этой картине, посмотрите внимательно, он очень тщательно передал и обстановку боя, и особенности одежды той эпохи, и оружие...
- Да, но не в ущерб ли основной идее поэмы? - вновь осторожно возразил доктор. - И не потому ли в более поздних иллюстрациях он отказался от изображения сиюминутных подробностей и сосредоточился на главном?..
- И напрасно, - покачала головой баронесса. - По-моему, одно другому не помеха. И если поэт в своей общемировой поэме все-таки нашел место и для чисто земных реалий, значит, на то были какие-то причины! - И Хелен фон Ачкасофф принялась за обед. Правда, уже порядком поостывший.
- Общемировое значение - это, конечно, хорошо, - отметил бизнесмен Ерофеев, который как раз только что расправился с обедом, - но есть вещи и поважнее. Вот скажите, доктор, что бы вы сделали, если бы эти врубелевские картины каким-то образом оказались у вас?
- Конечно, отдал бы в музей, - не задумываясь ответил Серапионыч. - А уж если бы при входе в зал приколотили табличку "Подарено музею доктором таким-то"...
- Но главное - люди могли бы наслаждаться высоким искусством, - добавил Дубов.
- Люди! - фыркнул Ерофеев. - Да давайте выйдем на улицу и спросим у людей, известно ли им вообще, кто такой Врубель!
- Ну, знаете!.. - возмутилась баронесса.
- Знаю-знаю, - перебил Ерофеев, - народ надо воспитывать на высоких образцах и все такое прочее. Да народу, дорогие мои, совсем другое нужно модно одеться, сытно пожрать, да допьяна напиться. И лишь тогда ему можно предлагать - нет, не Лермонтова со Врубелем, а "Богатые тоже плачут" с Тополем и Незнанским. И это еще в лучшем случае. И, может быть, только после Незнанского один из ста захочет почитать что-то более серьезное хоть того же "Демона". А прочитав "Демона", встать с дивана, сходить в музей и посмотреть картины Врубеля. Я, конечно, утрирую, но, поверьте мне, самую малость!