- Всеволод Борисович, мы могли бы взглянуть на ваши сокровища? спросил Дубов.
- Отчего же нет, - невесело усмехнулся директор. - Взгляните, пока можно.
Очень скоро они будут распроданы, а скорее всего - разворованы, я сгину в подвалах Придурильской охранки, а вам наш президент торжественно вручит какой-нибудь орден...
- Нет-нет, Всеволод Борисович, вы нас, кажется, принимаете не за тех, возразила Чаликова. - По крайней мере, с Придурильской охранкой мы ничего общего не имеем.
- Знаете, я уже никому не верю, - задумчиво откликнулся директор. - Но мне кажется, что вы явились не со злыми намерениями.
- Мы явились в поисках истины! - заявил Василий.
- А что есть истина? - резко обернулся к нему Козицкий. - Я веду... то есть искусствовед-любитель Сидоров ведет обширную переписку со всем светом, в том числе и с коллегами бывшего директора музея Козицкого. И наверняка многие из них догадываются, что Сидоров - это и есть Козицкий, но вида не подают, потому как понимают, что иначе... Ну да вы сами знаете.
- Да, конечно, - кивнула Надя, вспомнив зверское лицо Мстислава.
- Между прочим, я переписываюсь также с одним человеком, живущим в окрестностях Калининграда, - продолжал Всеволод Борисович. - Конечно, открыто он об этом не пишет, но из писем я понял, что он скрывает часть Янтарной комнаты. Этот человек тоже отлично понимает, что если он откроет истину, то все будет просто-напросто разворовано. Истина - это прекрасно, я сам за истину, но когда она становится личной собственностью непорядочных людей, то стоит подумать - а не придержать ли ее под спудом до лучших времен?
- Я с вами не согласен, - раздумчиво ответил Василий, - но и мешать вам не намерен... Нет, я не вправе брать на себя роль судьи.
- Вы хотели посмотреть на музейные ценности? - прервал вновь возникшее молчание Козицкий. - Что ж, я готов их вам показать. Но дождемся ночи днем нас могут увидеть.
***
В прохладной тьме директор карабкался по осыпающемуся склону, освещая свой путь керосиновой лампой "летучая мышь". Он пыхтел, отдувался, но Василий с Надей еле поспевали за ним. Всеволод Борисович знал каждый камушек на этом склоне, и сей нелегкий путь был ему привычен. А главное в радость. Он шел в свой Храм. А дорога, ведущая к Храму, всегда трудна, но радостна. И он служил своим богам внутри этого мрачного, поросшего корявым кустарником холма. Он знал, зачем карабкается по неверному склону, знал, зачем корпит ночами над рукописями, знал, зачем живет. И Василий мог бы позавидовать ему, если бы сам не был столь же одержимым служителем своей богини - Фемиды.
Козицкий отвернул в сторону огромный булыжник, прикрывавший мрачный лаз.
Согнувшись, на четвереньках, они проникли в таинственные глубины холма.
Узкая нора, по которой они ползли, казалась бесконечной. И страх наступал им на пятки - казалось, что холм сейчас осядет и погребет их под собой. И никто даже не узнает, куда они исчезли.
- Все это похоже на страшную фантастику, - сказал Василий, чтобы как-то отвлечься от охватывающего ужаса. - Теперь я не удивляюсь, что возникла легенда о похищении вашего грузовика инопланетянами.
- Эту легенду придумал я, - ответил Козицкий. - На случай, если бы кто-то случайно заметил меня на полигоне и вообще - для того, чтобы подпустить побольше туману. Ведь люди так склонны верить подобным сказкам!
И как-то внезапно лаз закончился. Василий и Надя осторожно поднялись на ноги и стали оглядываться. В неверном свете керосиновой лампы вырисовывались темные бетонные стены огромного помещения. Посредине стоял покрытый толстым слоем пыли грузовик. К его заднему борту была приставлена небольшая лесенка.
Директор поднялся по ней, откинул брезент, и Надежда представила себе, что это вовсе и не грузовик Зил-130, а старинный испанский галион, груженый сокровищами исчезнувшей навсегда цивилизации. Цивилизации далекой, как Марс, и непонятной, как ацтекские письмена. Но породившей прекрасные творения искусства, которые уже непонятны вздорным и измельчавшим потомкам. Те, кто должен был наследовать эти сокровища, погрязли в стяжательстве и наживе.
Тот, кто не имеет собственной культуры, не в состоянии понять и чужую. И вот остался один - хранитель не сокровищ, но реликвий прошлой культуры, тот, кто понимает, что уйдут в небытие озлобленные дикари и народится новая цивилизация, и новые люди смогут принять в свои руки, не замаранные чужой кровью и награбленным златом, дар великих предков, и возобновится связь времен. Торжественная тишина повисла в темной пещере. Всеволод Борисович как бы передал Василию и Наде часть той ответственности, которую по велению судьбы взял на себя. Ответственность перед культурой. Ответственность перед человечеством. И они почувствовали всю ее тяжесть. Василий присел на последнюю ступеньку лестницы и невидящим взором уставился в темноту. Надо было сделать выбор, такой, чтобы потом не стыдиться самого себя всю жизнь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
БЕСЫ
Обеды в ресторанчике "Три яйца всмятку" были уже в какой-то степени традиционными. Конечно, когда Дубов и его друзья находились в городе. И разговоры за десертом тоже велись традиционные - о всякой небывальщине.
Так, на этот раз господин Ерофеев потчевал сотрапезников историей о том, как таможенники отняли у его шофера микроавтобус и укатили на нем в Кислоярск, где он впоследствии и был найден. Публика с удовольствием смеялась в том месте, где водитель ставил печать в документы всем желающим и за это ему совали деньги, так что за день он заработал более тысячи долларов. После чего ночью отправился домой на попутке. Смеялись, но не верили. Хотя и сам господин Ерофеев не особенно в это верил.
- А может, он мне и лапшу на уши повесил, - смеясь, пожимал плечами бизнесмен, - сам где-то халтуру провернул, потом приехал в город, оставил микрушник на другом конце Кислоярска и наплел мне целую историю. Хотя зачем - непонятно.