- Договорились! - Василий бережно сложил портрет и сунул себе за пазуху.
***
Серапионыч уже сидел на краешке кресла, когда в залу вошел царь Дормидонт.
Доктор почтительно встал. Царь глянул на него так, будто хотел испепелить взором. Но ничего не сказал. Сел. Сам налил водки.
- Садись, эскулап. Выпьем, - глухо сказал он.
Выпили. Помолчали. И тогда царь заговорил вновь, только теперь в его голосе появилась неестественная для него горькая, долго таимая тоска:
- Я старый больной человек. Выписал бы ты мне какое лекарство, эскулап.
- Единственное лекарство, какое я могу вам предложить - это быть честным по отношению к самому себе, - деловито отвечал Серапионыч.
- Ты вместо того, чтоб о моем здоровье озаботиться, жилы мои на локоть мотаешь! - сверкнул глазами царь.
Серапионыч на это ничего не отвечал, лишь молча внимательно смотрел на Дормидонта, ожидая продолжения. И тот, не выдержав молчания, заговорил вновь.
- Чего ты от меня хочешь, эскулап? - уже срываясь на крик, вопрошал царь.
Но Серапионыч продолжал хранить молчание.
Тогда царь вскочил со своего кресла и заметался по зале, бормоча себе под нос проклятия. В конце концов он подскочил к Серапионычу и ухватил его за галстук. И притянул к собственному лицу. Так близко, что, казалось, у царя три глаза вместо двух.
- Я старый человек! - тихо, но грозно заговорил он. - Я хочу спокойно дожить свои дни и предстать перед Богом!
Серапионыч слегка придушенным голосом отвечал:
- А сможете ли вы, Ваше Величество, сказать Господу, что сделали на этом свете все, что могли и что должно?
Дормидонт зарычал, как разъяренный лев. Он отбросил галстук Серапионыча, и тот столь резко опустился в кресло, что чуть не упал. Царь с проклятиями смел со стола графин и грохнул кулаком.
- Что ты хочешь от меня, эскулап? Чего добиваешься?! - с тоской и яростью выкрикнул он.
Но Серапионыч молчал, поправляя галстук. Тогда царь склонился через стол и прямо в лицо выкрикнул:
- Чего тебе от меня надобно?!
- Мне ничего не надо, - спокойно отвечал Серапионыч, - это народу надо.
- Что ему надо? - снова выкрикнул Дормидонт.
- Народу, всего-навсего, нужен царь, - развел руками доктор. - Отец и заступник. Чтобы он вышел и сказал всю правду о надвигающейся опасности.
Чтобы люди знали, что царь думает о них, печется о них неустанно. А не заперся в своем тереме, как говорят злые языки, и водку пьет.
Дормидонт устало осел в свое кресло. Прикрыл глаза рукой. В зале повисла тягостная тишина. Серапионыч встал, поправил еще раз галстук и двинулся к дверям. Под его ногами захрустело стекло разбитого графина, но царь даже не поднял взгляда в его сторону. Серапионыч задержался в дверях, глядя на массивную фигуру Дормидонта, застывшую в золоченом кресле. Тихо прикрыл за собой двери и пошел, улыбаясь чему-то своему, чему-то хорошему.
В коридоре Серапионыча перехватил Рыжий:
- Ну как, доктор? - с надеждой спросил он.
Серапионыч неспешно протер пенсне и водрузил на место.
- Лечение было кардинальным и нелегким, - деловито отвечал он. - Но пациент оказался человеком крепким. Так что жить будет.
Произнеся это, Серапионыч с довольной улыбкой двинулся дальше, а Рыжий так и остался стоять в недоумении. Но тут из залы раздался грозный рык, разнесшийся эхом по коридорам и лестницам:
- Рыжий! Подь сюда!
Рыжий вздрогнул, но не от неожиданности, а от удивления. Это был голос царя.
Настоящего царя. Отца и заступника верноподданных своих. Царя, понимающего всю ответственность, лежащую на его плечах, и готового достойно нести это бремя во имя Народа и Отечества.
***
- А неплохой человек ваш градоначальник, - как бы между делом заметил Василий, когда они с Миликтрисой остались вдвоем.
- Не знаю, я с ним не знакома, - равнодушно повела плечами Миликтриса Никодимовна.
- А разве дядя Митяй не...
Миликтриса искренне расхохоталась:
- Дядя Митяй - градоначальник! Но с чего ты это взял?
- Ну, не знаю даже, - смутился Василий. - Он мне показался таким... Детектив запнулся, подбирая подходящее слово. - Солидным, импозантным - в общем, представительным.
- Вообще-то он человек при должности, но чтобы градоначальник - это уж ты хватил... Постой, Савватей Пахомыч, куда ты? Уютная постелька ждет нас!
- Никаких постелек, любимая! - ласково, но твердо пресек Василий любовные поползновения. - Лично меня ждет не постелька, а важное задание.
- Да благословит тебя Господь! - Миликтриса Никодимовна набожно поклонилась образам и осенила крестным знамением спину Дубова, который уже шел к выходу.
От обладательницы "собственного дома в Садовом переулке" детектив решил направиться прямиком на кладбище. Правда, с несколько иными намерениями, чем те, о которых он сказал дяде Митяю. Во всяком случае, вряд ли он ожидал встретить на погребении истинных убийц Данилы Ильича. Во-первых, если бы Анисим и Вячеслав ходили провожать в последний путь всех, кого загубили, то они, скорее всего, просто не вылезали бы с кладбища. А во-вторых, Василий надеялся, что "новые мангазейские" уже отработали даденные им шесть золотых - пять за исполнение и один за срочность.
На похороны Василий шел с иной целью. После гибели Данилы Ильича он, подобно Штирлицу после провала Кэт, остался безо всякой связи с Царь-Городом.
Посылать донесения Рыжему с обычной почтой или специально нанятым вестовым он не хотел - это было бы и долго, и рискованно. Дубов помнил, что Данила Ильич собирался отправить в столицу "верного человека", и надеялся вычислить его среди тех, кто придет отдать долг старому воину.
***
Майор Селезень неспеша, как бы растягивая удовольствие, выложил на стол два туза.
- Взял, - мрачно отозвался Мстислав.
- А теперь две шестерки на погоны, - шлепнул по столу картами майор и плотоядно ухмыльнулся.
- Вот черт, - прошипел Мстислав, - ну не везет, так не везет.
- Подставляй уши, - подвел резюме Селезень.
- Да опухли уже уши, - взвился Мстислав, - мать твою...
- Ты сам сел играть, - с деланным сочувствием развел руками майор.