Сколько я помню, когда мы придумывали федеративный семиулусник Ордусь, мы в голове не держали ни Колумба, ни Чжэн Хэ. Нам позарез надо было всего-то над президентом созорничать. Но, сами того не сознавая, мы пребывали в русле традиции, и коллективная мысль наша отразила ее, как зеркало. В итоге у нас получилась огромная страна, сложенная из немногих достаточно самостоятельных, но в случае необходимости координирующих свои усилия частей. Каждая из частей наднациональна, но объединена вокруг какого-то одного из представленных в Ордуси цивилизационных очагов. Каждая обладает огромным промышленным и экономическим потенциалом, каждая вправе решать свои задачи сама, и каждая поэтому вполне способна на государственные подвиги. А уж вместе — они вообще.
Так у нас само собой, безо всяких теоретических изысков получилось сочетание лучших черт плюралистической европейской и централизованной китайской, да и царско-российской, моделей.
Между прочим, нечто подобное — и не на пустом месте! — задумывалось, а отчасти и было реализовано, в Советском Союзе. Ведь обе старые модели уже изжили себя. Европейский феодализм трансформировался в национальные государства, имперский российский централизм — в союз республик. Можно по-разному относиться к коммунистическому эксперименту, но нельзя отрицать того, что он возник в России не случайно, не по чьему-то злому умыслу, в огромной степени находился в русле давней российской традиции и во многом ее модифицировал и развил. Говорить, будто русская культура может быть возвращена к, так сказать, тринадцатому году (с которым при социализме так любили сравнивать союзные достижения тогдашние пропагандисты) — значит, ничего не понимать в том, как живут культуры и несомые ими в будущее нации и государства.
Советские аллюзии у ван Зайчика вообще очень важны и как дополнительный ностальгически-смеховой элемент, и как способ взглянуть со стороны на пост-советскую реальность, и как элемент не реализованного, но и не опозоренного идеала.
Лет на десять позже, чем был придуман ван Зайчик, я понял и смог сформулировать, чем лично мне симпатична советская цивилизация. При том, что я прекрасно сознаю и помню все ее уродства и недуги, из-за которых она не просуществовала и семи с половиной десятков лет. Государство не просуществовало, а культура, этапом развития которой это государство оказалось, не делась никуда. И продолжает жить и приносить плоды. Получается, что верность некоторым элементам советского тоже является русским консерватизмом.
Ведь продление адаптирующейся к вызовам современности культурной традиции в завтра и послезавтра только и является подлинным смыслом государственного управления. Пока традиция длится — у людей есть своя страна. Когда традиция умирает, ни территория, ни язык, ни отеческие гробы уже не дают ощущения Родины. А нет этого ощущения — тут-то и начинаются коррупция, апатия, пофигизм...
Кровавый потоп идеологии высох, впитался в русскую землю. Но все, чем была идеология заманчива, насытило, как фермент, корни общих стремлений. И сквозь заскорузлую корку молодой зеленью стало пробиваться обновленное исконное. Та же рожь, но урожая новой эпохи. Начиная с середины 50-х годов в СССР возник поразительный культурный всплеск. Он дал особую систему ценностей — а только такая особость и делает народ народом, дарит ему самостоятельность и перспективу, а еще — значимость или хотя бы интересность для остальных народов. Он дал уникальную культуру. Этически консервативную и потому абсолютно нетерпимую к бессовестной свободе ради наживы, животных радостей и патологий — но при этом ненасытно жадную до знаний, стало быть, до науки, настежь открытую будущему. Этический консерватизм — от православия. Открытость будущему — от коммунизма.