К счастью, середина октября принесла мне спокойствие. Стоило личному поезду императрицы увезти ее, вместе с семьей, на «зимний сезон» в Вену, и в следующие два дня из Инсбрука выехала большая часть народа, так допекавшего меня своими приглашениями. По крайней мере, я на это надеялся.
Это письмо принес все тот же бессменный «почтальон», как всегда отказавшийся назвать свое имя. Попрощавшись с ним, я поднялся в свой кабинет и открыл жесткий конверт, из которого вывалилось несколько бумаг. Среди отчетов по идущему ударными темпами строительству, нашлось сопроводительное письмо от герцога Лауэнбургского и еще один запечатанный конверт… с оттиском в виде двух корон. Официальное послание из Нордвик Дан. Отложив его, я взялся за письмо Оттона Магнусовича…
Как всегда, длинное вступление, пара предостережений, слухи об аресте моего имущества в Хольмграде и замораживании тамошних счетов… и коротко о главном. В послании Нордвик Дан, оказывается, лежит приглашение в посольство, отклонять которое крайне нежелательно… Ну да, неужели господа с севера созрели до прямых переговоров?
Оказывается, именно так все и обстоит. А причиной их шевелениям стало проявление интереса к моей персоне со стороны Иль-де-Франс и Галлийских Портов, интереса, который господа из Нордвик Дан обнаружили, едва я оказался в Инсбруке… Что ж, это хорошая новость. Встреча назначена на следующую неделю, но думается, стоит заранее озаботиться билетами до Вены, а то ведь может случиться и так, что в нужный момент их просто не окажется. Несмотря на то что основной поток отъезжающих на зимний сезон уже спал, кое-кто все еще не покинул Инсбрука…
Я хотел было вызвать Грега, но вспомнил, что тот как раз сегодня отправился по делам в город, и, вздохнув, вернулся к просмотру корреспонденции.
А буквально на следующий день Грегуар доложил, что в холле меня дожидается человек, представившийся журналистом «Матэн», парижской газеты, весьма популярной не только в родных пенатах, но и пользующейся большим уважением в других столицах, за взвешенный подход к материалу и ровное отношение к любым фракциям и партиям… хотя, конечно, кое-какие лица в Генеральных штатах Иль-де-Франс для этого издания были все-таки немножко «равнее» других. Но без заскоков и эпатажа, а это уже что-то значит в стране, журналисты которой ввели в оборот словосочетание «жареные факты»…
– Что ж, передай господину Верно, что я готов его принять… – Я выудил из жилетного кармана репетир и, убедившись, что время уже за полдень, уточнил: – Но не более чем на полчаса. У меня еще много дел. Да и обед скоро.
– Как прикажете, мессир. – Грегуар кивнул и направился к двери, ведущей на лестницу.
Беседа с молодым журналистом оказалась довольно приятной, единственное, что несколько подпортило впечатление, это его вопрос об авторе оформления интерьеров в доме. Вспомнив Ладу, я был слишком резок с молодым человеком, но увидев, что он не настаивает на продолжении этой темы, остыл. А уж когда речь зашла об истории моего появления в Инсбруке… Я не хотел, чтобы мои воспоминания о последнем времени тиражировали и обсуждали на каждом углу, а потому выдал несколько… хм-м… подправленную версию своих мытарств, в полном соответствии с бытовавшим когда-то на «том свете» убеждением, что, дескать, бояре – сволочи, и государю не докладывают. Да и понимание, что в случае большей искренности бывшее родное ведомство, вкупе с Заграничной стражей, вполне могут плюнуть на законность и устроить мне несчастный случай, тоже заставляло тщательно взвешивать все сказанное. Отказаться от интервью? Нет уж, пусть поикают… Но в меру, так сказать, в самую плепорцию.