Прим. автора: если я пишу свои отчеты, считаюсь ли я автором своей истории, или же я всего лишь ее наблюдатель? Я вообще в том смысле употребил слово “наблюдатель”?
Всю дорогу Луна в раздумьях смотрела в окно: то на капли, сталкивающиеся с ним, то на отражающееся в нем небо. Ни на одну секунду ее взгляд не терял желания исследовать этот мир, подобно расследованию дела, нить которого она с необыкновенным интересом распутывает, ни на одну секунду ее взгляд не переставал пылать верой в то, что всех их ждет финал, свойственный самым лучшим традициям драмы и романтизма. Все глубже и глубже погружаясь в размышления и представления о мире, она искренне поверила в реальность своих фантазий, и была совсем не рада, когда ее счастливый покой был нарушен певческим зовом Сола:
– Пора выходить, уважаемая. Мы добрались до участка.
– Брось ты, поклонник светских бесед! – развеселил вышедшую из машины Луну вызов Планка. -Не такие уж они и светлые, знаешь ли. Все время говорят об одном и том же, а толку никакого! И что ты в них нашел?
– Ты ведь знаешь, что у меня неподдельная страсть к драгоценностям. – улыбнулся тот в ответ. -Отсюда и такая тяга к высшему обществу.
– Я и не заметила как наши разговоры стали намного душевнее, Сол.
– Что ты хочешь этим сказать? – частично поняв намек, спросил Планк.
– Тебе решать… Как говорится, мы сами вершители своих судеб! – громко разразила Паркинсон. -Интерпретируй как хочешь, все понятия все равно субъективны.
– Правда? Не думаю, что какая-нибудь цифра… или термин в науке субъективен.
– Ты ошибаешься, Сол! Все воспринимается нами по-своему, каждая частичка этого мира – все оно сделано для нас, надо восхищаться, исследовать это!
– Раз так, я пойду к забытому всеми холму на окраине, можешь не ждать меня до утра – думаю, мои раздумья поглотят меня целиком и полностью.
– А я, пожалуй, наслажусь вкусом горячего кофе, сидя в кабинете шерифа. Ведь теперь мы ведущие этого дела, верно?
– Ага. – начав искать что-то в кармане, согласился Сол. -Только не смей оставлять дверь в участок открытой, иначе нежданный гость не заставит себя долго ждать.
– Да ты чего!? У меня, в конце концов, револьвер есть! – самоуверенно воскликнула Луна.
– Если не закроешь дверь, я лично пущу пулю около твоей головы. В общем, когда кто-то постучит в окно – знай, что это я желаю зайти внутрь.
– Конечно. – покачала головой другая. -Но вот открою я тебе или нет, решать буду я.
– Ну ты и интриганка. – устремился в последний раз перед уходом Сол в глаза, кажется, самого родного для него человека. -Жди меня с восходом солнца.
– Ка́к восхода солнца. – поправила сердечного друга Луна.
Планк улыбнулся, сделал глубокий вдох, и вприпрыжку помчался к зеленому одинокому холму, у которого проводит все больше и больше времени.
Его подружка, поглядев на него еще некоторое время, повернулась и зашла в здание. Окутанная косыми взглядами констеблей, она прошла в кабинет шефа и быстро закрыла дверь, желая уединиться и встретиться лицом к лицу со своими думами.
***
Перебираясь с ноги на ногу, Сол тяжело и устало тащился к холму. Только сейчас удары Джефферсона почувствовали ему во всей красе: его лицо хотело разорваться на куски, будто горело изнутри, но, посмотрев на свое отражение в сияющем пистолете, он не увидел ничего, кроме рассечения щеки. Планк замечал странным, что движения его стали и труднее, будто бы лишь с этого момента они ощущались в полной мере. За ним на дороге оставался длинный грязевой след, смешанный с полосой крови. Постепенно его охватывала необъяснимая паника.
***
Луна положила перед собой телефонную трубку и белый лист бумаги. Полазив в парочке ящиков близ стола, она наткнулась на упаковку сигарет. Ее желание почувствовать что такое “эта криминальная жизнь” было неукротимо – она достала пачку и вывалила немного ее содержимого на деревянную поверхность.
“Господи, Джефферсона больше нет с нами! – задумалась она. -Господи, почему я только сейчас это поняла?”
Резко в глазах у Паркинсон потемнело, ее мысли показались ей удручающими, но просто необходимыми. Только в это мгновенье она осознала чего стоило им все расследование, которым они управляли. Чуть помедлив, она достала из сумки кухонный нож, который подобрала при схватке с братом.
– Что мы наделали с тобой, мой дорогой Сол? Ведь убили невинного человека, в чьей несчастной судьбе сами виновны. Зачем я общаюсь сама с собой? – всхлипывала она при любой мысли о Джефферсоне.
Она дотянулась до лежащей на краю стола ручки и начала рисовать. Рисовать резкими линиями, накладывающимися друг на друга. Спустя несколько десятков проведенных черт, на листе проявилось лицо. Невинное и нетронутое жизнью, совершенно не знающее пороков. Неопределенный цвет глаз, волос, рассеянные границы морщин и очертаний – все пыталось сделать вид, что нарисованный портрет представляет не Джефферсона, но, увы, Луна знала, кого хотела изобразить. Она посмотрела на это еще не столкнувшееся с ударом несправедливости выражение, а затем вспомнила его лицо перед каждым ударом битой.