Свет вдруг померк, на смену комнатке с ворохом пыльных книг вернулся образ темного помещения, где лежала Эмма. Когда она умерла, у матери от горя поехала крыша. Она закрылась в себе, перестала разговаривать и с Дареном, и с его отцом. Тот и раньше поглядывал налево, а тут и вовсе решил собрать свои пожитки и уйти к другой женщине. Дарен не держал его, просто не видел в этом смысла. Чтобы не встречаться с матерью, которая никогда не любила его, он целыми днями работал в каменоломне, а по ночам пропадал в баре. Возможно, он бы спился, как многие мужчины в Вейстленде, слонялся бы бесцельно по поселению, донимая жителей вместе со своими тупыми дружками-собутыльниками. Но Эрик каждый раз тормозил его, хотя сам с трудом переживал смерть Эммы. Дарену казалось, что товарищ перебрал всех девушек в округе, чтобы отвлечься от мрачных воспоминаний, сам же Дарен у женского пола никогда не вызывал интереса, ведь все знали, что ему важнее всего были только книжки, а теперь и вовсе бутылка.
Вереница образов сменилась в очередной раз. Дарен вновь увидел перед собой счастливое лицо своей сестры, слышал ее глупые шутки и звонкий смех. Она толкала его в бок и сидела так близко, что он чувствовал ее запах. Улыбка коснулась его губ. Когда Эми была жива, он не был ни черствым, ни злым, каким бы безрадостным ни было существование в Вейстленде. Одним своим словом или жестом сестра могла успокоить его, как тогда, на кухне. И он бесконечно любил эту светлую девочку, сильную, наполненную жизнью. Дарен светился рядом с ней, ее огня хватало на двоих. Но свет Эммы погас. Внезапно, резко, как будто кто-то задул свечу. И в тот же момент в его сердце поселилась непроглядная и жестокая тьма. Дарен стал заложником боли, уничтожившей в нем доброго, открытого маленького мальчика. И сейчас Эмма, сидевшая совсем близко, вдруг прошептала ему на ухо:
– Отпусти свои страдания. Забудь про ненависть и месть. Отпусти меня. В твоей черной тоске нет необходимости, ожесточение теперь не должно покрывать твое сердце. Откройся любви.
Девушка улыбнулась, обдавая щеку Дарена теплым дыханием.
– Эрик смог. И у него появилась надежда на счастье. Ты тоже сможешь.
Дарен мотал головой.
– Эми… Меня никто не полюбит. Никто и никогда, так, как ты. Поэтому я не буду, слышишь, не буду тебя забывать!
– Глупый брат, – театрально надула губы Эмма и улыбнулась. – Не нужно забывать. Нужно для начала простить. Меня, себя, тех, кого ты каждый день винишь в моей смерти, а теперь и Эрика. Живи дальше, прошу тебя! У тебя есть шанс увидеть другой мир, счастливый и яркий! А я увижу все это твоими глазами, если ты позволишь. Но через тьму в твоем сердце я не могу рассмотреть происходящее, не могу насладиться. Не лишай меня радости. Прошу.
Дарен сжал челюсти, сдавливая рыдания, все еще ощущая ее аромат и тепло.
– Хорошо, – выдохнул он и очнулся. Темнота спустилась на берег, огромная круглая луна, выползшая на небосвод, лениво освещала тела путников серебристым светом.
Рядом с Дареном, уткнувшись в его шею, лежала Барбара. Она не спала, лишь делала вид. Ей хотелось быть рядом. Впервые не ради своей безопасности, а ради того, чтобы согреть его своим теплом. Она испытывала к нему незнакомые чувства с того самого вечера, когда впервые смогла свернуться комочком на его коленях. Тогда он всю ночь гладил ее волосы, перебирал короткие пряди и укладывал в только ему одному известном порядке. Это успокаивало и убаюкивало. Барбара стремилась к нему, в его пространство, точно притягиваемая магнитом.
Дарен тоже не спал. Он не шевелился, чтобы не спугнуть хрупкую брюнетку. После привидевшейся ему Эммы и странного разговора с ней, парень как-то иначе взглянул на свою жизнь и одиночество, на которое обрек себя много лет назад. Сейчас его губы растягивались в улыбке, а сбившееся дыхание приходило в норму.
Он посмотрел на Эрика, совершенно неподвижно сидящего рядом с Селеной. Тот, как завороженный, следил за вздымавшейся грудью девушки. С каждым ее вдохом в его сердце возвращался покой. Эрик знал, что она очнется, нужно только подождать. И он оставит Селену, если она того захочет. Но пока она не окажется в безопасности, будет наблюдать, пусть и издалека, ни проронив ни слова, ни касаясь ее мраморной кожи. Пусть так. Чуть не потеряв ее, умерев внутри самого себя и возродившись из пепла сожженной ненавистью души, Эрик был ей просто благодарен за ту свободу, что он чувствовал теперь.
Глава 33
Сквозь беспокойный сон Эрик расслышал голоса и с трудом открыл глаза, силясь вспомнить, в какой момент отключился. Он повернул голову на звук, от чего ее тут же пронзила резкая боль, спровоцировавшая приступ тошноты. Все вокруг двоилось и расплывалось в кругах света, но парень смог различить, как над Селеной склонилась Барбара.