– Не близко, – уклончиво ответил Эрик.
– Но как ты добрался сюда совершенно один?
Парень опустил глаза.
– Сам не знаю, просто повезло. Но речь вовсе не обо мне сейчас, а о том, что Холмы может ждать та же учесть, если вы не пресечёте попытки Джины найти союзников и посеять зерно раздора внутри общины.
– Если даже ее не выберут членом Совета, это не остановит ее пропаганду.
– Нет. Вам нужно найти способ убедить жителей в том, что такого рода мысли и поступки приведут Холмы к полному разрушению в самом обозримом будущем. Судьба подарила вам шанс начать жизнь сначала после Великого Кризиса, воспользуйтесь им правильно, вполне возможно, что он – единственный, – Эрик будто потонул в своих воспоминаниях. – Я не смог ничего изменить в своем времени, так может получится в вашем…
– Говоришь загадками, но есть доля правды в твоей речи. Ведь именно жадность, алчность и жестокость привели человечество к войнам. Мы должны быть другими. Но возможно ли искоренить все людские пороки?
– Нет, ничего нельзя искоренить в других. Каждому важно начать с себя, зная, какое будущее ждет нас, если мы не обуздаем внутренних демонов. Ну и научиться прощать… это я по себе знаю, – Эрик вздохнул. – Ненависть и месть не доводят до добра.
Бенджамин взглянул в окно, затем на часы.
– Выборы в Совет пройдут после заката. Перед этим я прошу тебя рассказать всем свою историю. Это станет первым шагом. Но про Джину, прошу, ни слова.
И Эрик выступил с речью перед жителями Холмов часом позднее, стоя на той самой площади, окруженный затихшей толпой. Сначала говорить было сложно, голос дрожал, но, когда он вдруг понял, что другой возможности ему не представится, искренне и эмоционально рассказал про ужасы, которые он испытал, про существование в безжизненной пустыне, про болезни и смерть детей и стариков от голода и жажды, про каторжный труд, про боль потерь и растущую всепоглощающую ненависть.
– Мы выжили и должны быть благодарны! Мы не имеем права повторять ошибки прошлых поколений! – кричал он, стоя на серых каменных ступенях здания, некогда бывшего музеем. – Мы не имеем права разрушать до основания предоставленный нам хрупкий мир, удовлетворяя лишь свои эгоистические потребности!
Эрик раскинул руки в стороны.
– Холмы будут уничтожены, – после этих слов по толпе пронесся настороженный шепот. – Я не предоставлю вам доказательств, просто примите это как факт. Если вы допустите раскол внутри Оазиса, все закончится также трагично, как и в Вейстленде. А теперь посмотрите на того, кто стоит сейчас рядом с вами. Сегодня он – ваш друг, опора и поддержка. Не теряйте его и это чувство, сохраните во что бы то ни стало! Не потеряйте свой дом! Будьте щедрыми, открытыми, милосердными. И то же самое получите в ответ.
– Хорошо говорит, – прошептал Бенджамин и улыбнулся.
– Пожалуй, – согласилась с ним супруга. – Думаешь, это повлияет на их выбор?
– Ну кто-то точно перестанет прислушиваться к Джине, надеюсь, что таких будет большинство. А дальше уже большая работа предстоит Совету.
Тем же вечером после такой мощной речи Эрика в Оазисе прошло голосование в Совет Холмов – Бенджамин, женщина по имени Мэрил и еще двое мужчин были избраны сроком на год. За Джину было наименьшее количество голосов.
– Ты же понимаешь, что радоваться рано. Она будет продолжать промывать мозги и стараться выстроить в Холмах свою политику, – Бенджамин похлопал Эрика по плечу.
– Понимаю. Но теперь каждый знает, чем чреват его выбор и может быть задумается прежде, чем сделает роковой шаг. Постарайтесь этого не допустить.
– Останешься у нас на ночь? А завтра мы подыщем тебе дом.
– Вообще я не хотел никого обременять. Тина была не против, если я переночевал бы в больнице.
– Перестань, я буду рад помочь. Ты мне нравишься. Похож на моего сына, – мужчина улыбнулся. – Завтра познакомлю тебя с ним и его женой. Они живут на окраине.
Эрик тоже улыбнулся и согласно кивнул. Бенджамин тоже был ему приятен, он располагал к себе своей мягкость и добротой.
Растянувшись на кровати в небольшой комнате под крышей и рассматривая темное звездное небо за окном, парень думал о том, каким будет его следующий день. Тревога и тоска не давали заснуть. Он ворочался, представлял себе то образ Эммы, то вспоминая Селену. Изменил ли он хоть что-то в их жизнях? А в своей? А вдруг он сделал только хуже?!
Эта мысль терзала его больше остальных.
– Куда уж хуже… – пробормотал он себе под нос, сжимая край тонкой простыни, пахнущей свежестью. – Что они могут еще натворить здесь? Во что превратят наш дом?