Но сегодня она примостилась рядом, на тракторе. Чтобы не упасть, Настя придерживается за лежащую на баранке руку. Рука Вани от этого немеет, и он боится лишний раз двинуть ею.
Трактор бежит по дороге, словно торопится домой и рад, что его выпрягли из сеялки и не заставляют больше спотыкаться в глубоких бороздах. Колесом трактор подпрыгивает на камнях, на корневищах, перехлестнувших дорогу, и тогда Настя крепче сжимает пальцами Ванину руку.
Кончился холодный лес.
Впереди взбегают и опускаются пологие холмы. А над ними высоко распласталась синяя туча. Она так и не сползла за горизонт. Недвижимая, она будто затаилась и набирается сил для новой грозы.
Над далеким-далеким лесом светлеет чистая полоска. Такое же бледное и чистое небо за спиной.
Солнце еще не село. Оно за тучей. Но над землей сумерки. И трава, и маленькие кустики у дороги, и поля, и лес — все полно прохладной свежести.
Трактор гулко простукал бревна на мосту через речку. В спокойной, чуть сморщившейся воде застыла такая же синяя туча.
Но вот и база. Под навесом собрались уставшие за день машины. Ваня въехал на свое место и выключил мотор.
Тишина.
На утрамбованную землю капает вода из радиатора.
Ваня слезает с трактора и моет руки в бензине. Кожа становится до хруста чистой и белой.
Потом Ваня накидывает на плечи сырой, потемневший пиджак и рядом с Настей шагает по дороге к серым домам деревни. В низинках прогревшаяся земля обдает их теплом. А взбегает дорога кверху, и опять становится прохладно.
Видные на фоне светлой полоски неба, толкутся рои мошек.
На ходу Настя ловит свесившийся рукав пиджака.
— Вань, пиджак-то сырой совсем, — говорит она.
— К утру высохнет, — отвечает Ваня.
— Вань, а я знаю, чего ты прошлый год Павла побил.
Смотря под ноги, Ваня молча шагает.
— Он тогда в клубе про меня плохое говорил, — продолжает Настя. — Вань, а нынче весной… Слышь? — Настя двумя руками берет тяжелую, расслабленную руку Вани. — Глянь-ка на меня. — Она улыбается. — Нынче весной я тебя в лесу повстречала. У Красного ручья. Затаилась. Ты чего-то собирал да посвистывал.
Ваня останавливается и останавливает Настю. Под мозолями ладоней, сквозь ситец он чувствует теплые, нежные плечи девушки.
Настя прижимается к нему, не поднимая рук, Ваня целует ее. И опять они идут по дороге.
…Из-за тучи над горизонтом показывается слепящее солнце. Оно будто лопнуло сразу и разлилось по горизонту. Пронзительные красные лучи пронеслись над землей и зажгли навес, березу, перила на мосту… Вспыхнуло вдруг легкое облачко, еле заметное до того на чистой половине неба.
ХОЛМЫ, ОСВЕЩЕННЫЕ СОЛНЦЕМ
1
Третьи сутки поезд несется на юг. Вагоны тяжело покачиваются, стучат колеса, падают и взлетают провода за окнами: быстрый выдох, уносится назад столб, и медленный вдох — дышат провода.
В одном из вагонов у окна стоит Борис Ушаков. Он студент Академии художеств. Он едет на лето в археологическую экспедицию, где будет работать художником. Ему двадцать лет. Лицо у него широколобое, мужественное, глаза небольшие, внимательные, рот крупный. Он молчалив и сдержан.
В окно поезда рвется горячий ветер. Ветер треплет жесткие, черные, коротко стриженные волосы Бориса и приносит в вагон сухие, незнакомые запахи.
Борис впервые на юге. Он жадно смотрит на степь, медленно крутящуюся за окном, на бегущие мимо чахлые акации и приземистые, белые, обмазанные известью строения полустанков, на удирающих в сторону от грохочущего поезда сусликов, на пылящий рядом, изо всех сил старающийся не отстать грузовичок, следит за падающими и взлетающими проводами…
До сих пор он думал о юге, как о чем-то сказочно-ярком, праздничном, звонком, с неизвестными растениями и цветами, с красивыми плодами на деревьях, с густым синим небом и белыми каменными постройками. А тут, на станциях, на пыльных горячих платформах, бродят грязные куры с раскрытыми от жары клювами, босые черноногие девчонки просительно заглядывают в глаза, тянут пассажирам липкие фунтики с черешней. И эти низкорослые акации и выжженная степь вокруг…
Но что же заставляет его так жадно смотреть в окно, что порождает в его душе радостное предчувствие открытия чего-то?
Размышляя об этом, он следит за укатывающим в сторону от поезда грузовиком. Поезд поворачивает. Бориса качнуло, он неловко упирается носом в стекло, остается стоять так и, скосив глаза, разглядывает сплюснутый побелевший нос, потом, спохватившись, оглядывается, но в вагоне пусто, а немногие оставшиеся пассажиры занимаются укладкой своих вещей и не обращают на него внимания. До Кишинева остается час пути. Полки опущены, матрацы свернуты, под столиками позвякивают пустые бутылки. Вот одна из них упала и криво покатилась под лавку. Поезд тормозит. Он останавливается в выемке между двумя откосами.