Инна взяла Бориса за руку, и, напряженно вглядываясь, они двинулись в холодную темноту. В глубине пахло сыростью и плесенью. Пропитавшийся влагой известняк казался под ногой мягким и упругим.
— Ничего не видно. Хоть глаз выколи, — шепотом сказала Инна. Ее голос, отраженный от низкого свода, отдался коротким эхом. — Страшно, Борис, правда? — Инна крепче сжала его пальцы. Рука ее была теплой, нежной и доверчивой.
— Что тут страшного, — снисходительно сказал он, — когда-то брали камень, а теперь здесь змеиное царство.
Уже повернув к выходу, они действительно увидели тускло поблескивающую змею. Змея ползла навстречу, совсем близко от них, вдоль стены. Она была толстая, короткая и плавно несла маленькую голову. Она, наверно, смотрела на них…
Когда они выбежали в свет, в тепло, Инна, вздрагивая от испытанного страха, прижалась к Борису, и он поцеловал ее.
Они стояли некоторое время. Жарко светило солнце. Усеянный каменьями откос полого спускался к ручью. А сзади чернели входы в пещеру.
Инна оказалась намного ниже его. Когда она открыла глаза, в ее зрачках он увидел свое крохотное лицо.
Она выскользнула из его рук и, смеясь, побежала вниз по откосу.
Он догнал ее у самого ручья. Инна стояла над небольшим загоном и смотрела в воду. Ровно и гладко изгибаясь, прозрачная вода сливалась с плоского камня и мутнела, поднимая со дна мелкий песок и глину.
Борис растянулся на свежей, яркой траве. Инна подсела к нему и положила его голову к себе на колени.
— Дураки мы с тобой, — перебирая пальцами его волосы, сказала Инна, — в темноте могли наступить на нее. Брр, мерзость какая, — она опять вздрогнула. — А ты совсем еще мальчишка. Маленький совсем. — Она сжала в ладонях его голову. — Чего ты прикидываешься иногда злым и презрительным? Ведь ты добрый. Добрый, кудлатый пес. Добрый, добрый, — и она гладила его по голове. — И глаза у тебя добрые — умные и добрые, как у дворняги, и рот добрый, — она провела пальцем по его губам, — и мужественный, конечно, мужественный. Нос только вот…
Он лежал с закрытыми глазами и под ласковыми руками ее действительно чувствовал себя маленьким и глупым мальчишкой, и, странно, слова Инны не обижали его.
— О чем ты думаешь? — вдруг спросила она.
— Ни о чем, — ответил Борис.
— Тогда пойдем в лес.
Она поднялась и пошла вдоль ручья.
Они пришли к тому месту, где в сильные ливни вода из леса сбегала в ручей. В овраге пахло землей и листьями. Камни-плиты, как неровные ступени, поднимались кверху и были чисто вымыты потоком последнего дождя. Над ними топорщились и провисали толстые чешуйчатые корни. Стволы молодых кленов и дубов, стройные, гладкие, без сучьев, высоко поднимали бледно-зеленые кроны. Пронизывая листья, свет в овраге становился тоже бледно-зеленым.
Карабкаясь с камня на камень, то подлезая под корни, то перешагивая их, они поднимались все выше.
— Борис, ты любишь меня? — вдруг, обернувшись к Борису, спросила Инна. Она стояла на большом камне и сверху насмешливо смотрела на Бориса.
Он споткнулся от неожиданности. Любит ли он? Нет, не любит.
— Нет, — сказал он.
— Я знаю… Хорошо, что ты сказал правду… Смотри-ка, ящерица.
Прижавшись к камню, на них смотрела изумрудная ящерица. Чутко растопырив кривые лапки, она смотрела внимательными, бессмысленными глазками и ровно дышала.
Борис шевельнулся — ящерица сорвалась с места и пропала в камнях.
— Ты обиделась на меня? — спросил он.
— Нет. Свернем лучше в лес. Мне надоело лазать по этим камням.
Под деревьями скопилось много сухих листьев, они шуршали и мягко пружинили. Между стволами росли спутанные колючие кусты. Инна отчаянно продиралась сквозь них. Он послушно лез за ней, ловя и сдерживая отхлестывающие ветки. Настроение у него вдруг изменилось. Он уже не чувствовал себя свободно и радостно. Где-то внутри появился противный страх перед Инной, перед тем, чего он сам вроде бы хотел раньше. Будто совсем иначе кто-то распорядился в нем.
— Куда ты лезешь? — грубо спросил он.
— На поляну, — ответила она.
И действительно, они вырвались на небольшую светлую поляну. В окно между деревьев смотрело небо, сверкали белые облака, деревья шумели верхами, и в ветвях, вспархивая, возились птицы.
Разгоряченная, поцарапанная ветками, Инна повалилась на мох, закинув руки за голову.
— Иди сюда, — позвала она.
Борис стоял мрачный и напряженный. Кровь медленно приливала к ушам, к шее. Он отодрал от ствола ветку, неловко вынул нож из кармана и стал зло и сильно строгать дерево. Его сжала спазма стыда и страха.