Ночи самых ярких звезд.
А по зорям в тумане рдеющими рябинами уже молодится близкая осень.
Недели за две до праздников начинают готовить гриоы - соленики, которые в мешках приносят из лесу Крепкие, с углисто-черной шляпкой грибы в решетах промывают в Угре, потом пересыпают солью в бочках, добавляя чеснок, укроп, смородиновые листья, и покрывают холстиной, сверху ставят гнет-деревянный круг с тяжелым камнем.
Мочили бруснику в ушатах, заливая ягоды подслащенной водой. Брусника давала бледно-розовый кнслосладкии сок, который с особенной яростью пили ковшами с похмелья. Сок освежал и придавал силы с утоа когда начинался второй день праздника.
За деиь до праздника ловили рыбу сетями, в сежи и па зуицы, которые ставили по берегам и на бродах. Приносили щук, окуней, лещей, иногда ведра по два по три всякой рыбы, как кому удавалось.
Из ульев вытаскивали рамки с сотами, наполненными медом с луговых и лесных цветов и с лип вековых, которые в июльское цветение желтыми пахучими облаками стояли над хутором.
Резали баранчиков и поросят на холодец и па кандюк, с запахом и вкусом которого ни одна колбаса в мире не сравнится.
А делался кандюк так. В вымытые кишки набивали рубленого мяса с чесноком, перцем и салом. Клали в большой чугун с растопленным жиром. Чугун крепко закрывали и ставили в печь - томили на углях, в сухом жару.
Это была одна из закусок, после которой самый крепкий самогон бездействовал.
Гкать самогон не разрешалось, конечно. Наезжал иногда для испуга участковый милиционер из района - Стройков Алексей Иванович.
Вот и на этот раз свернул он на дымок, курившийся нз надбрежпых олешников.
Привязал коня за куст на лужайке, скрытой от хутора ольхами. Приподнял ветку и глянул из-под нее. Прямо перед ним самодельный аппарат, похожий на артиллерийское орудие, дымит, как в минуту жаркого боя. В тени на скамейке сидел Никанор, задумался, что и не заметил, как из-за кустов вышел Стройков в милицейской форме, в фуражке. На ремне револьвер в желтой кобуре. Хромовые сапоги чисты: перед хутором суконкой налощил. Молодой еще, с веселой хитрецой в голубых глазах.
- С поличным, Никанор Матвеевич?
Никанор вскочил со стукнувшим в сердце страхом...
Вот не ждал!
- Или не узнал? - с веселым удивлением сказал Стройков.
- Как же это не узнать? Знаем вас и почитаем всемерно.
Стройков снял фуражку. Волосы сумрачны, с сединой, проколовшейся на висках, смяты и влажны от пота.
"Никанор подставил скамейку. Но Стройков сел в траву, в прохладок под лозы.
Трещал костер под большим чугуном, в котором кипела барда.
- Дымит завод? - сказал Стройков и попугал: - Додымится!
- Пропади он пропадом!-выругался Никанор.
- Что это? Или план не выполняет?
- Выполняет.
- А качество?
Никанор в растерянности взял стакан: шутит?
- Похвались, похвались,- подсказал ему Стройков.- Что делать. А то особой беседы не будет.
Ннканор сполоснул стакан в ведре и из большого, литров на восемь, кувшина налил.
"Что за беседа у него на уме, о чем?"
- Погодили бы вы до закуски. Сейчас мигом,- хотел Ннканор сразу сходить домой и обдумать по дороге свою тревогу, но Стройков взял стакан. Спустился к берегу, цыппл и сразу зачерпнул стаканом воды из Угры.
- Крепка,- с восхищением сказал Стройков и опять завалился под куст.-Природа... Я тут, при деле бы, и капли нс взял. А то природа. Перед природой тянет.
- Закусочка вот еще будет.
- Я так, на миг. А посидел бы. Дела...
- Успеется все, Алексей Иванович. Чего не посидеть, раз охота есть?
- Охота есть. На такое все охотники, Да дела ждут.
- И то гляжу, все на коню да в дороге,- сказал Никанор, подтрапливая так Стройкову, который это заметил, хотя уже и привык, что люди держались с осторожностью, хитрили и льстили перед его властью.
- Есть в смоленском мужике, заметил я, одна этакая черточка,- заговорил Стройков.- Как тебе сказать, жилка, что ли? Не в душе, нет. Душа - это особое. А вот перед душой хитрая жилка, тонкая, вроде паутинки, только нс рвется. Цоп в нее - и попался, а душа во все глаза глядит, свое думает и решает. Я тоже из смоленских и знаю про эту жилку, и, когда чужая душа на меня глядит, я сам гляжу, свое думаю и решаю.
Никанор и тут подладил Стройкову.
- При вашей работе как же это мимо души проглянуть? Глаз у вас, Алексей Иванович.
- А вот проглянул...
- Жигаревых? - не утерпел Никанор. После такого признания он еще налил в стакан.
- Догадлив ты, Никанор Матвеевич, с лету хватаешь.
Не обижайся. Я с дураком и говорить бы не стал, хотя дурак-то все и скажет без сортировки.
В это время из-за кустов вышла Гордеевна с ведром барды - так вся и вспрянула с испуга, увидев Стройкова.
- Видеть вас рад, Гордеевна,- сказал Стройкой.
- И мы вас, Алексей Иванович,- скрывая испуг, как можно нижайше ответила ему Гордеевна и, заметив, что Никанор глазами показал на тропку с поворотом отсюда, успокоилась: не лихо тут, беседа, значит.
- Да закуски постарайся сюда,- сказал Никанор.
- Может, в избу пошли бы? - обратилась Гордеевна к Стройкову.
- Благодарю. Скоро ехать надо.
Когда скрылась Гордеевна, Стройков расстегнул гимнастерку: жарко.
- Искупаться бы.
Вода уж на холод пошла. Но река так манила своей прохладой, что Стройков не вытерпел. Разделся.
Он не сразу бросился в воду, а робко вошел, пожимаясь. Потом, вскрикнув, окунулся с головой и поплыл, шлепая сильно руками.
На берегу прикрыт гимнастеркой револьвер.
После купанья посвежевший, с гладко причесанными мокрыми волосами, одетый во всю свою форму, он выпил и второй стакан с особым удовольствием, чтоб согреться, вода была холодна.
- Что ни говори, а здорово сотворен мир, с отделкой исключительной, до крапинки на какой-нибудь букашке или цветке. А вот человек в недоделке остался. Главное, так сказать, сотворение, цель жизни - и с недоделкой, словно кто помешал. А недоделка-то знаешь где? В мозгах.
Никанор и себе налил половинку стакана.
- Так точно, в мозгах,- выпив, подтвердил Никанор с ожиданием разговора еще более интересного.
- Не забыл ты, конечно, Никанор Матвеевич, председателя вашего Желавина?
- Как же забыть? Случаев таких у нас не припомню:
был человек и пропал.
Стройков огляделся: нет ли кого?
- А пропал ли?
Тут уже, после этих слов, и Никанор огляделся, поближе подсел к Стройкову.
- А пропал ли? - повторил Стройков, и голубые глаза его с веселой хитрецой вдруг заледенели на миг.
Страшно стало Никанору.
- А что?
Самое сокровенное слово, которое ждал Никанор, спугнула Гордеевна: она принесла в тарелке, закрытой холстиной, малосольные огурцы, сало и хлеб.
- Ступай пока,- сразу же и отправил ее назад Никанор.
Как только ушла Гордеевна, Никанор достал из кармана складной нож, потер лезвие о штаны и нарезал сала.
- Ты мне прежде прямо скажи. Сам ты как думаешь:
пропал он или нет? - спросил Стройков Никанора.
- Пропал, раз нет.
- Ты не вейся, а говори. Пропал, а тень-то какая?
- Не знаю, Алексей Иванович. Слух нехороший был.
Убили, мол. А что, или опять какой-то разговор? - полюбопытствовал Никанор.
- Да вот и у нас с тобой разговор,- ответил Стройков и поправил револьвер на боку с беспощадной какойто усмешкой.
Никанор для Стройкова положил ломоть сала на хлеб.
- Да ведь под такую закуску надо опять стакан мочить.
- Не размокнет, стеклянный, чай.
Выпили по половинке стакана.
- Вот ты по лесу ходишь каждый день. Ты заметил что-нибудь такое?
- Нет, не замечал. А пропасть в два счета можно.
Пошел купаться - и нет.
- А одежонка?
- Где купаться, а то и сопреет - не найдешь.
- Вот, говорят, он вроде как потерянный ходил перед этим, и на берегу, где брод, заметили: что-то искал все в траве.