Глядят из-под воды глаза, ее глаза, а будто чужие всматриваются. Мрак клубится за ними. Глаза что-то страшное сказать хотят. Что? Что?.. И среди этой отрешенной тишины услышала Гордеевна голос материнского своего предчувствия: не это лихо, с каким пришла она, а будет лихо чернее тьмы, как в этой глубине кромешной.
- Господи! - прошептала Гордеевна и, обняв ствол, прижалась к иконной плахе.- Сохрани! Сохрани!
Туманные полосы света прорывались на землю из прорубей среди медленно качавшихся вершин, меленые тучи хвои - они далеки, но еще дальше их матовобелые раковины облаков, перламутрово отливавшие от зари.
- То, что делает Шелганиха, ужасно,- утром поделилась с братом Полина Петровна.- Я должна поговорить с ней. Либо она прекратит свое варварство, либо надо заявить куда следует.
- Сходи. Но какой толк? К ней женщины сами идут,- сказал Родион Петрович.
Все трое - Юлия, Родион Петрович и Полина Петровна - сидели за столом на террасе. Завтракали. На столе - жаркий самовар с чайником на конфорке. Кувшин топленого молока к чаю.
За стеклами террасы, промытыми дождями, небо прозрачно синилось над осинами в винпо-красном багрянце.
- Ты лучше отдохни,- сказала Юлия Полине Петровне.- Последние теплые деньки.
- Нет, нет. Я пойду,- решительно ответила Полина Петровна.- Она уродует женщин.
- Но ведь не силой она их тянет к себе,- хотела убедить Полину Петровну Юлия.- Что делать? От доли к ней идут. Да, слава богу, никто не умирал.
- Ты ничего не изменишь,- поддержал жену Родион Петрович.
- Зачем берется, не умеет делать!
Родион Петрович вышел из-за стола: ему было все равно, пойдет сестра или нет. Его больше тревожило, что его объездчик, Кирьян Стремнов, запутан в этой истории.
- Не Шелганиха виновата, а само положение, в котором оказалась Феня. Ей ничего не оставалось делать,- сказал Родион Петрович, как говорили сейчас все.- Ты знаешь Дмитрия, ее мужа? - обратился он к сестре.- Это характер запутанный, слабый и сильный. Он еще покажет себя. Мне жаль Кирьяна. Силы душевные потратит, а цели никакой. Мог бы хорошие дела делать. Я так и думал: уйду вот на отдых-он место лесничего займет в нашем лесу. Такие истории губят.
- Он любит ее,- возразила Полина Петровна.- Я поняла. Мы разговаривали с ним.
- Вот и ужасно, не может разорвать этот узел.
Митя так не уйдет.
- Кирьяну с Феней бежать надо отсюда,- сказала Юлия.- Тут им житья все равно не будет. Не простит Митя.
- Сам виноват. Он по-человечески у нее прощения просить должен: порвал жизнь своей жены. Откуда берется такое? - спрашивая и сожалея, сказала Полина Петровна.
Родион Петрович набил махоркой свою трубку: табак не признавал - курил махорку с донником, который засушивал и хранил в пучках на сеновале.
- Откуда берется такое? - повторил он вопрос сестры.- Мы многое, я уверен, решим. Человек будет сыт, иметь жилье, будет образован и занят делом, творить чудеса, о которых сейчас и понятия не имеем. Но вот смятения души останутся. У одних и сейчас жизнь в удачливом состоянии, как-то вот так выходит, что жизнь идет без всяких завихрений. А у других и боль и трагедии.
Даже самая высокая любовь оборачивается вдруг трагедией, когда умирает один. И так бывает, что после такой потери человек живет с надломом. Его не утешишь, не отзовешь. В новой семье он становится несчастьем. Это вот от хорошего, от высокого. А бывает, что люди душами не сошлись. Мучают, терзают друг друга, пока кто-то не надломится или, наоборот, взбунтует, закричит, бросится в огонь и воду с отчаянья. А тут сразу двое бросились, сперва он, потом она. И любить хочется или быть любимым, а любви-то нет. Вот это-то никакой наукой не разрешишь. Но кто знает? Может, и придумают такую формулу, в которую вставят признаки человеческие. И если выйдет хороший ответ, женись, а нет - уходи, чтоб трагедии потом не было. Взаимосвязи людские, сцепления - они и дают вспышки, от которых или пепел остается, или не гаснет потом, горит всю жизнь ясный счастливый огонек.
- Все это гораздо сложнее,- выслушав брата, заключила Полина Петровна.
- Да,-согласился Родион Петрович.-Мы только пытаемся как-то объяснить.
Родиону Петровичу пора было в контору лесничества.
Юлия подала ему картуз и брезентовый плащ, просушенный на печи.
Он оделся и уж хотел было идти, как заслышал шаги на крыльце.
Юлия еще раньше, через стекло террасы, увидела поднимающуюся на крыльцо женщину.
- Шелганиха!
В дверь постучали.
- Что ей тут надо? - недовольно проговорил Родион Петрович.
Но не провожать же от двери человека.
- Заходите,-сказала Юлия.
Дверь открылась, и на террасу вошла женщина, высокая, с бледным строгим лицом. Темный платок на ней.
Что-то властное было во взгляде ее темных глаз.
- По делу к вам,- взглянув на Полину Петровну, сказала она.
- Ко мне? - поняла ее взгляд Полина Петровна.
- Да, к тебе.
Она стояла у двери, ждала, когда Родион Петрович и Юлия выйдут, и не сводила глаз с Полины Петровны.
Родион Петрович и Юлия вышли.
Шелганиха угрожающе приблизилась к Полине Петровне и сказала:
- Тварь ты! Плюнуть бы в глаза твои и уйти. Что ты там вчера в больнице на меня говорила? В суд повести грозилась. Тварь!
Полина Петровна покраснела. Она хотела крикнуть с гневом: "Вон отсюда!.." Но не крикнула. Спокойно приняла ее вызов: "вызов тьмы", как подумала она.
- Ты зачем сюда приехала? Отдыхать от московской жизни? Вот и отдыхай. А в нашу жизнь не лезь белыми своими ручками. Вон как расходилась! За что ты мне судом грозила? За что?
- Вы женщину изуродовали.
Шелганиха еще ближе подошла к ней.
- Дай я погляжу на тебя, на такую умную...
Дура! Не в брата пошла. Понимаешь ли ты что-нибудь в нас?
- Какая вы злая! - удивилась Полина Петровна.
- Злей змеи! И отступись от нашего бабьего дела.
- Нет! Хоть бы умели делать, а то не умеете.
- Не училась.
- Так и не беритесь!
- Так вы же не делаете: запретили. Кому надо,тот родит. А кому легче на тот свет, чем рожать? Муж у нее, а она с парнем связалась. Парень не берет, а к мужу нельзя. Куда же ей? В Угру? На коленях Фенька просила, только избавь. Сделайте, чтоб никто не изменял да чтоб и седьмой рот не лишним был. Мужья жен бы любили, а жены мужей до конца. Тогда и запрещайте и в суд жалуйтесь. Я их не зову, силом не тащу. Сами просят. Да что же я, бессердечная?
- Как же вы решаетесь на это?
- Приезжай работать в нашу больницу. К тебе будут ходить. Я тогда и решаться не стану. Жизнь непутевая.
Кого выслали. Бабенки молодые остались. Пожить хочется. Куда же ей хомут такой? Вот и бегут потом ко мне:
избавь!.. Вы люди чистые, бабье дело не знаете. Пошел в магазин - взял хлебушка. А тут и посей его, и сожни, и обмолоти, да еще свези. А на покосах сколько забот!
А тут, глядь, и ленок поспел: выбери его и свяжи, потом расстели, потереби. Без разгибу спина ноет. Вот сколько дел! А тут еще и с ребеночком ходи, роди его и вырасти.
Пожалуйтесь вон в суд, что бабу не жалеем. Ей дома бы с детьми сидеть, да по грибы или по ягоды с ними ходить. Вот тогда она и молодая будет и румяная. Перемучаем бабенок - хворь на детей перейдет, так и дальше до выродков. Медицину свою с жизни начинали бы - с бабы, чтоб ей хорошо было, и народ будет здоровый.
А лекарства ваши не помогут: это только свидетели хворей посеянных... Сказала я тебе. А то правду-то не знаете. Отворотились. Жить уж гнушаетесь с нами, только погостить, а жить - нет. Там лучше. Землю бросили. А ты грозить приехала. Не пахала, не сеяла тут. Нет тут твоего дела,- снова распалилась Шелганиха и подняла руку так, что Полина Петровна отступила в страхе.- Отстань!
- Я и не грозила,- сказала Полина Петровна.- Я только хотела предупредить вас: не делайте. Мы ведь ее вчера от смерти едва спасли. Сколько потеряла крови.