— Просто не может быть такого, чтобы один смертный, пусть даже великий воин, одолел в одиночку сразу двух магрудов. Значит, ты все-таки из богов, — вслух рассудила Зунна.
Тут девушка рухнула на колени и воздела руки в мольбе:
— Умоляю тебя, господин, избавь мой бедный народ от проклятия! Бежать нам отсюда некуда, иначе бы мы давно уже оставили эти страшные места. Редкая ночь проходит без того, чтобы пожиратели душ остались без добычи! Нас не спасают ни острые стрелы, ни высокие ограды. Не раз все мужчины нашего племени собирались на них походом под прикрытием полуденного солнца, но коварные магруды отсиживаются днем за высокими стенами своего города, и там уж их никому не достать. А ночь — это их время! Повсюду смерть, и мы ничего не можем с этим поделать. Хорошо еще, что магруды не догадались напасть на нас разом, — тогда все наше племя было бы изничтожено!
Кейн подумал, что причина подобной «недогадливости» проклятых чудищ объясняется их элементарной заботой об источнике пропитания, но не стал говорить это Зунне. В его груди вспыхнул тот божественный огонь, что веками заставлял воинов и пророков вступать в неравный бой со Злом. И тогда, глядя на исполненное сумасшедшей надежды лицо девушки, он дал себе зарок положить конец деяниям детей Тьмы хотя бы в этом месте.
— Давай-ка поужинаем, — улыбнулся он. — А потом запалим хороший костер у входа в пещеру. Бог даст, пламя отгонит от нас всякого рода хищников.
Пламя весело горело, разгоняя тьму. Соломон Кейн, положив посох на колени, привалился к стене. Подперев голову руками, он невидящим взглядом смотрел на огонь. Зунна благоговейно держалась в тени, не смея побеспокоить размышления могучего героя, несомненно строившего планы, как справиться с коварными магрудами.
Между тем Соломон Кейн, как это бывало с ним в трудные минуты, искал наставления свыше.
— Господь мой, — шептали его губы. — Не оставь меня своей помощью! Укрепи десницу мою силой освободить от древнего проклятия малых сих. Дай мне сразиться с порождениями Сатаны, неподвластными оружию смертных! Крепок мой дух, но я не знаю, как совладать с нечистью. Огонь их уничтожает, свернутая шея лишает возможности двигаться, а колдовской посох вуду заставляет обращаться в прах. Но сотни и сотни их таятся в проклятом городе! Вразуми меня, Пастырь мой, как мне в одиночку возобладать над адскими полчищами, расползающимися окрест из этих холмов!
Время шло своим чередом. Холмы содрогались от львиного рыка, а ночь снаружи была полна таинственного шелеста, невнятного бормотания и едва слышного шороха крадущихся шагов. Зунна уже спала, трогательно свернувшись клубочком и подложив под голову кулачки, а Кейн все сидел вглядываясь в огонь, словно надеясь увидеть в нем огненные письмена божественного откровения. Время от времени пуританин прерывал свои размышления и подкидывал веток в огонь. Пламя взвивалось до потолка пещеры, и тогда можно было различить на границе света и тьмы алчные красные глаза, подталкивающие его к одному лишь решению.
Кейн разбудил девушку с первыми лучами солнца.
— Просыпайся, дитя мое… Мне понадобится твоя помощь, маленькая. Да не прогневлю я Господа, но придется мне прибегнуть к богопротивному волхвованию, — вздохнул он. — Что-то мне говорит, что бесовщину без бесовщины не одолеть. Смотри же, Зунна, чтобы огонь не угас, и немедленно разбуди меня, коли явятся проклятые твари!
Дождавшись испуганного кивка, Соломон улегся навзничь на ровный песок и опустил посох вуду себе на грудь, скрестив поверх руки — в точности как наказывал ему Н'Лонга. После бессонной ночи задремать ему не составило никакого труда.
Стоило лишь пуританину преодолеть грань между явью и сном, он обнаружил себя стоящим на слегка фосфоресцирующей тропе. Все вокруг терялось в непроницаемом клубящемся тумане. Будто что-то потянуло его вперед потому что ноги начали двигаться по собственной воле, и буквально через несколько шагов он встретил Н'Лонгу. Колдун был точно таким же, как в жизни: при виде белого брата он довольно улыбнулся. Вот только голос колдуна оказался необычайно гулким и сильным: казалось, слова, выходящие у него изо рта, повисают в воздухе, вспыхивают огненными буквами и намертво опечатываются в сознание англичанина.
А сказал ему колдун следующее: «Когда поднимется солнце и ночные твари уберутся в свои норы, вели девчонке отправиться к себе в деревню. Пусть не позже полудня приведет в эту пещеру своего возлюбленного. Когда тот окажется здесь, уложи мальчишку с посохом в руках, как только что ты сам лег».
После этого Н'Лонга хихикнул и неожиданно толкнул Кейна в грудь. В его глазах все завертелось, и англичанин проснулся.
Соломон испытывал изрядное недоумение: ни разу в жизни ему не виделось такого яркого и реалистичного сна! Удивительно, но во сне колдун обращался к нему на чистейшем английском, отбросив привычные корявые фразы. Кейну только и оставалось, что развести руками. Сколько раз он слышал от Н'Лонги, будто тот может послать свою душу куда угодно — место и время для него не имели значения, — но другое дело было убедиться в этом самому.
Кейн решил не ломать голову над задачей, заведомо не имеющей решения.
— Зунна, — сказал он. — Я провожу тебя до края джунглей. Ты должна будешь быстро сбегать в деревню и привести в эту пещеру своего возлюбленного.
— Краана? — поинтересовалась она.
— Мне неведомо его имя, девушка. — Англичанин улыбнулся ее наивности. — Давай ешь, и пошли.
Солнце постепенно подбиралось к зениту, а Соломон Кейн сидел в пещере и ждал. Без всяких приключений добрались они до лесной опушки, откуда девушка отправилась в деревню одна. Наказ Н'Лонги был соблюден, и Кейн вернулся обратно в пещеру, хотя его и беспокоили возможные опасности, подстерегающие в зарослях одинокую путницу.
И теперь, ожидая возвращения молодых людей, пуританин в который раз задавал себе вопрос, не подвергнется ли его душа вечному проклятию из-за того, что он связался с черной магией язычника. И тот факт, что они с Н'Лонгой являлись кровными побратимами, ничего не менял.
Часы пролетели в бесплодных раздумьях, пока наконец сонную тишину не нарушил звук шагов. Кейн положил руку на приклад мушкета, но в пещеру вошла Зунна, а следом за ней — высокий бронзовокожий парень, той же берберийской крови, что и девушка. Атлетическому сложению юноши позавидовал бы сам Геркулес.
Кейна поразили его глаза — это были не глаза безжалостного охотника, а глаза мечтателя, и взирал он на англичанина с почтением, переходившим в благоговейный страх. Видать, впечатлительная Зунна не пожалела слов, описывая могущество белого бога.
Соломон, все еще терзаясь угрызениями совести, велел юноше лечь наземь и вложил ему в руки посох. Зунна присела рядом на корточки, следя за его манипуляциями широко раскрытыми глазами. Кейн отступил немного назад — вроде все было сделано так, как указывал во сне старый чудодей. Пуританин испытывал сложные чувства: с одной стороны, он стыдился нелепого действа, с другой — ему было интересно посмотреть, что сотворит могучий жрец вуду на этот раз.
И тут, к его неописуемому ужасу, тело Краана свела судорога, юноша тяжело вздохнул, затем расслабился — и замер без малейших признаков жизни. Зунна пронзительно завизжала и вскочила на ноги.
— Ты убил Краана! — И девушка бросилась на англичанина, который, однако, не меньше ее был ошеломлен случившимся.
Но не успела Зунна сделать и двух шагов, как у нее подкосились ноги, она провела рукой по лбу… а потом, обмякнув, повалилась на песчаный пол, бессильно вытянувшись рядом с телом возлюбленного.
Едва только Зунна затихла, Краан открыл глаза, посмотрел на замершего с открытым ртом Кейна и усмехнулся. Хитрой, исполненной мудрости веков усмешкой, которая совершенно противоестественно выглядела на наивном юношеском лике. Соломон даже вздрогнул — теперь эти глаза никто бы не смог назвать глазами фантазера.