Между тем горбоносый уже пинком заставил бедняжку встать на колени и склонился над ней…
Соломон высоко ценил свою жизнь, но ему порой доводилось, не раздумывая, бросать ее на чашу весов судьбы и ради некрещеного младенца языческого племени, и даже спасая какое-нибудь неразумное создание. Сейчас же ставка была неизмеримо выше: он мог потерять шанс выручить целую сотню невольников. Но Соломон Кейн не был бы собой, если бы не бросился на помощь слабому и угнетенному.
За Кейна все решили инстинкты. Прежде чем пуританин сообразил, что делает, в его руке уже дымился разряженный пистолет. Голова насильника взорвалась, точно перезрелый кокос, а его превратившиеся в кровавую кашу мозги оказались на дорогих одеяниях ждавших своей очереди арабов.
Говоря по правде, Кейн был потрясен своим поступком ничуть не меньше, чем работорговцы. Однако привыкшие ко всяким неожиданностям злодеи быстро опомнились и разразились воплями ярости. Те, кто был вооружен мушкетами, быстро привели их в боевую готовность, и тяжелые пули зашлепали по деревьям, сбивая ветки. Остальные же, обнажив кривые сабли и подбадривая себя дикими криками, вломились в окружающие дорогу кусты, устремившись на невидимого врага.
Увы, именно эта их мгновенная реакция на выстрел и сгубила пуританина. Промедли работорговцы хотя бы чуть-чуть, умевший становиться невидимым Кейн просто бы растворился в зеленых зарослях. Теперь же ему ничего не оставалось, как сойтись с негодяями в открытом бою. Коли так назначено Провидением, он постарается продать свою жизнь как можно дороже.
Неприятель приближался, и англичанина подхватила мутно-багровая волна боевого неистовства. Торговцы «черным деревом» замерли от неожиданности, когда на них из-за деревьев набросился мрачный, как ангел смерти, высокий, жилистый белый мужчина. Это промедление стоило жизни сразу двум работорговцам. Один из них пал с пулей в сердце, второй, обливаясь кровью, рухнул наземь, зажимая распоротый живот. Но их изумление быстро прошло, и они, вопя что есть мочи, со всех сторон устремились к безумцу, посмевшему бросить вызов их мощи.
Соломон Кейн прижался спиной к толстому дереву, и его длинная рапира затянула песнь смерти. Стальной клинок метался в воздухе, словно безумный мотылек, и вот еще один араб опрокинулся на спину — горло его было проткнуто насквозь. На Кейна наседали огромный коренастый магометанин, заросший диким волосом, и трое его не менее свирепых чернокожих псов. Каждый усердно пытался всадить в англичанина либо лезвие, либо пулю, однако они мешали друг другу. Пуританин, призвав на помощь все свое мастерство, искусно отражал выпады тяжелых клинков и уворачивался от пуль.
Его тяжелая рапира достойно противостояла кривым ятаганам. Движение, настолько быстрое, что его не смог уловить человеческий глаз, и волосатый араб упал мертвым. Он даже не успел ничего почувствовать — кончик рапиры нашел дорогу к его черному сердцу и тут же выпорхнул обратно, чтобы через глазницу войти в мозг бестолково размахивающего своей саблей чернокожего воина. Еще один негр отбросил в сторону свое оружие и прыгнул на англичанина, желая схватиться с этим искусным фехтовальщиком в рукопашную.
Не прерывая ни на секунду плетения стального кружева, англичанин, припав на колено, длинным кинжалом вспорол ему живот. Дико вереща, негр отступил, безуспешно пытаясь засунуть обратно вываливающиеся кишки, и сбил с ног своего соплеменника.
Соломон был вознагражден мгновенной передышкой. Подоспевшие на помощь своим работорговцы не спешили расстаться с жизнью на острие рапиры бешеного англичанина. Однако сейчас же у самой головы пуританина в дерево с омерзительным чмоканьем впилась тяжелая пуля, и он изготовился к прыжку в самую гущу врагов, чтобы отправить в ад хотя бы еще несколько негодяев.
Резкий гортанный оклик заставил опуститься жерла мушкетов и пистолетов. К месту отчаянного поединка спешил сам шейх, возглавлявший эту экспедицию. Подбадривая своих подчиненных бранью и ударами хлыста, араб велел им во что бы то ни стало взять неверного живьем. В ответ Соломон метнул свой кинжал, но счастье от него отвернулось — острая сталь лишь рассекла тюрбан шейха и вонзилась в глаз стоявшего за его плечом воина.
Разъяренный шейх выхватил из-за расшитого золотом кушака пистолеты, грозя своим людям смертью, если они немедленно не схватят дерзкого неприятеля. Выкрикивая имя своего Аллаха, магометане устремились к Кейну. Один из них так разогнался, что не смог вовремя остановиться и со всего ходу налетел на рапиру англичанина. Бежавший за ним воин с опытностью безжалостного убийцы двумя руками наподдал соплеменнику в спину так, что тот с ужасающими воплями и визгом наделся на клинок, упершись грудью в гарду и лишив англичанина маневра.
Кейн ничего не успел сделать: на него навалилась куча неприятелей, и он был попросту задавлен числом. Десятки рук вцепились в него со всех сторон, и Соломон пожалел о брошенном им в шейха кинжале. Но даже и без него скрутить пуританина было делом нелегким.
Кейн прекрасно владел приемами бокса, а его кулаки по крепости могли поспорить с гранитом. Кровь заливала лица нападавших, свирепые удары ломали носы и крошили зубы. Один из работорговцев, согнувшись в три погибели, откатился назад: страшный удар коленом в пах лишил негра мужского достоинства. И даже тогда, когда Кейна повалили и прижали его руки к земле, лишив возможности работать кулаками, англичанин, извернувшись ужом, сомкнул свои длинные сильные пальцы на чьем-то горле. И такова была его хватка, что сильные мужчины с трудом смогли их разогнуть, а посиневшая жертва еще долго хрипела и растирала помятую шею.
И лишь когда, все в поту и крови после изнурительной схватки, арабы сыромятными ремнями скрутили Кейна по рукам и ногам, шейх, засовывая за шелковый кушак пистолеты, подошел взглянуть на пленника самолично. Лежа на земле, Кейн угрюмо смотрел снизу вверх на высокого сухопарого араба, разглядывая костистое лицо, обрамленное курчавой, черной как деготь бородой. И пристальный взгляд ледяных глаз пуританина заставил потупиться наглые глазки магометанина.
— Я — шейх Хасим ибн Сайд, — надменно заявил араб. — А ты кто таков?
— Мое имя — Соломон Кейн, нехристь, — с ненавистью прорычал пуританин, переходя на арабский, которым вполне прилично владел. — И знай, собака, что перед тобой англичанин!
В темных глазах арабского шейха замерцали странные искры.
— Как же, как же, весьма наслышан о тебе, Сулейман Кейхан, — переиначил он имя англичанина на восточный манер, — и о твоих подвигах. Ходят слухи, что ты потопил не одну турецкую галеру и даже вынудил берберийских корсаров бежать, поджав хвост, от твоего гнева…
Соломон Кейн не снизошел до ответа, и Хасим пожал плечами.
— Знаешь ли ты, что найдутся желающие заплатить за тебя цену большую, нежели стоит все это отребье? — Шейх презрительно махнул рукой в сторону невольников. — Быть может, я даже в Стамбул тебя отвезу. Сам турецкий паша не откажется иметь в услужении подобного тебе человека. А может быть, я уступлю тебя своему давнему другу, мореплавателю по имени Кемаль-Бей. Да ты его сам должен хорошо знать! У этого почтенного купца нет одного глаза, а лицо пересекает уродливый шрам, который, как утверждают недобрые языки, ему подарил некий беглый галерный гребец. Ты можешь мне не поверить, но самое слово «англичанин» приводит его в неистовство. Пожалуй, я так и сделаю! Вот кто не пожалеет денег, чтобы тебя приобрести. Смотри, франк, какую я тебе честь оказываю: ты пойдешь без ярма и не в общей веренице, а в сопровождении собственного караула. Ты будешь совершенно свободен, не считая рук, конечно…
Кейн и на этот раз ничего не ответил арабу. По знаку шейха его поставили на ноги и освободили от пут, оставив только руки намертво стянутыми за спиной. На шею англичанину набросили пеньковую веревку, которую вручили дюжему высоченному арабу с огромным изогнутым ятаганом.
— Надеюсь, франк, тебе удобно? — глумливо осведомился шейх, и его свита довольно заржала.