– Ты вернулась. – наконец, проговорил он.
Глупость какая-то, подумала я. Как будто сразу не видно, что я вернулась.
– Как видишь. – с едва уловимой дрожью в голосе, ответила я.
– Насовсем?
– Надеюсь. – сухо ответила я, продолжая смотреть на него.
– Значит, ты все-таки придумала способ. – подытожил Назар, испытующе глядя на меня.
– Это было нелегко. – ответила я и только потом поняла, что он имеет ввиду. – Я его не убивала. – тихо сказала я.
– Но…. – подтолкнул Назар продолжить.
– Но если бы я и была виновна, меня можно простить за это.
– Почему? – нахмурился он, немного подавшись вперед.
Я молчала, немного опустив голову. Я не хотела, чтоб он знал правды, не хотела об этом говорить. Я не понимала, почему он задает эти странные вопросы. Я не хотела на них отвечать. В данный момент мне больше всего хотелось сбежать отсюда, куда подальше.
Домой. В свой дом. В свое убежище.
– Что было в Нью-Йорке? – требующим ответа тоном, спросил Назар.
Я упорно держала молчание. Софи легонько прикоснулась ко мне, и я улыбнулась ей, но потом насторожилась. Она отодвинула рукав кофты, открыв запястье, и повернула руку. Взору открылся небольшой шрам в форме полукруга.
Назар так резко схватил мою руку и сжал, что я поежилась от боли. Но он не послабил хватки, а только ели касаясь, прикоснулся большим пальцем к шраму и провел по нему.
– Только не говори, что ты резала себе вены. – тихо, но резко произнес он.
Я молчала, молчала, потому что снова не хотела отвечать, потому что к горлу подкатил такой огромный ком, что стало тяжело дышать. Спустя столько лет снова чувствовать тепло его рук, слышать голос, видеть серебро глаз…. Это было не просто тяжело, это было мучительно, но я как настоящий мазохист наслаждалась этим.
– Это след от наручников. – тихо и виновато произнесла Софи, так как я все еще молчала. Я укоризненно посмотрела на дочь, но без обиды, а давая понять, чтоб не встревала в разговор.
– Наручников?! – выдохнул изумленный Назар. Он посмотрел на меня таким взглядом, что я поежилась. – Нам нужно об этом поговорить.
– Нет. – наконец, обретя дар речи, сказала я. – Я не хочу, чтоб лезли в мою личную жизнь.
– Почему ты не обратилась в органы?
– А зачем? – я на него посмотрела такими глазами, что все говорило за меня.
Не хотела я никуда обращаться. Не знаю, сколько еще я выдержала, но….
– Зачем? – тупо повторил Назар, все еще крепко держа мою руку.
Наверное, он сам того не замечая от ярости, что бушевала у него в глазах, сживал её еще сильнее. Я попыталась освободиться, хватка только усилилась.
– Я сама подписала себе приговор. – разозлившись, но смогла тихо сказать я. – И не только отец меня заставил это сделать. Не только он дал мне понять, что я не нужна. – я поморщилась от адской боли и пискнула. – Мне больно. Отпусти.
Он посмотрел на руку и резко разжал пальцы. Я быстро забрала руку и потерла след который он оставил. Назар продолжал смотреть на меня какими-то непонятными глазами. Я покачала головой и усмехнулась.
– Не смотри на меня так. – тихо проговорила я. – Я жила эти годы хорошо. Стив был внимателен ко мне, особенно во время беременности. Иногда он проявлял безразличие, иногда нежность. Я ни, в чем не нуждалась, как говорилось в контракте. Просто ему нельзя пить. Когда он выпивал, становился….
Я замолчала. Просто, сказать агрессивным, означало ничего не сказать. Стив превращался в дьявола. Я посмотрела на шрам от наручников. В тот вечер Стив был чересчур возбужден и зол. Я отказалась в очередной раз с ним спать, и он в наказание пристегнул меня наручниками к трубе в подвале и оставил так в полувисячем положении на всю ночь. А чтоб ко мне не мог никто войти и освободить, закрыл на замок. Когда на следующий день, в подвал вошел Майк, я была в полусознательном состоянии, а мои руки были изодраны в кровь. Стоило Майку отстегнуть меня, как я упала бы, если бы он не успел меня подхватить.
Он тогда умолял меня, чтоб я не подавала на Стива в суд, но мне было все равно. В тот момент я не хотела ничего, кроме как уснуть и проспать вечность или хотя бы пару часов. Мои руки пульсировали от адской боли, обезболивающее не помогало унять её. Даже снотворное слабо действовало.